немного огня – середина пути (с)
Публикация VK
Публикация на Дыбре
Я ЗЕРКАЛОМ БЫ СТАЛ | WENN ICH DEIN SPIEGEL WÄR
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 12.
На вилле Гермес.
В отражении зеркала видно Элизабет, сидящую за туалетным столиком. Её причёсывает парикмахерша Файфалк. Со стороны появляется Рудольф. Файфалк даёт ему понять, что нужно подождать.
читать дальше
РУДОЛЬФ:
Как долго ждал,
Что заговоришь ты со мной.
Как я мечтал
Об участьи души родной.
Но ты молчишь,
И сходство – причина тому.
Как ты – я лишний,
Как ты – пресыщен
Всем миром, идущим ко дну.
Я зеркалом бы стал,
Чтоб показать тебе себя.
О чём молчат уста –
Могла бы ты тогда понять.
Не отводи взгляд:
Сможешь ты себя во мне узнать.
Тянусь к тебе –
Ты не подпускаешь меня.
Зову к себе –
Ты бежишь прочь, как от огня.
Мы чужаки,
Но ближе у нас – никого.
Стремлюсь я следом,
Тебе лишь предан,
Но разделены мы стеной.
Я зеркалом бы стал,
Чтоб показать тебе себя.
О чём молчат уста –
Могла бы ты тогда понять...
Файфалк наконец-то прекращает причёсывать императрицу. В зеркале отражается, как Элизабет оборачивается к Рудольфу.
ЭЛИЗАБЕТ:
Что за напасть вдруг?
Зачем пришёл сюда?
РУДОЛЬФ:
Мама... Ты нужна мне!
Идти мне некуда:
Я загнан, словно дикий зверь,
И мне грозит беда –
Бесчестье, может, даже смерть.
Тебе одной лишь
Я могу довериться теперь!
Я потерян и разбит...
При дворе и в браке – полный крах!
ЭЛИЗАБЕТ: /одновременно/
То знать не хочу я.
РУДОЛЬФ:
Моя душа болит,
А меня винят во всех грехах!..
ЭЛИЗАБЕТ: /одновременно/
Помочь не смогу я.
РУДОЛЬФ:
Отца попроси, простит пусть сына –
Жребий в твоих руках!
Рудольф порывается подойти к отражению, но вспоминает о том, что его мать недосягаема.
ЭЛИЗАБЕТ:
Давно к супругу нет приязни,
И порваны любые связи.
Просить его не стану ни о чём.
Отражение Элизабет вновь поворачивается к Рудольфу спиной. Камеристка причёсывает её дальше.
РУДОЛЬФ:
Значит, вот как ты со мной...
Музыка обрывается.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Вряд ли будет ошибкой предположить, что у широкой публики персонаж Рудольфа чаще всего ассоциируется с дуэтом "Длиннее станут тени", в то время как полноценная сольная ария "Я зеркалом бы стал" ("Если бы я был твоим зеркалом" / Wenn ich dein Spiegel waer). В то же время, именно эта ария лучше всего раскрывает и характер самого Рудольфа, и его место в системе персонажей мюзикла - и еще раз демонстрирует талант Михаэля Кунце к построению драматургии сцены, созданию отсылок и реприз, а также нахождению лаконичных, но очень емких, образных и точных формулировок.
GEWARTET, DASS DU MIT MIR SPRICHST
Благодаря этому "Я зеркалом бы стал" в какой-то степени тоже становится дуэтом: просто если за Рудольфа говорят его слова, то за Элизабет - ее молчание. Не зря ария начинается словами: "Как часто я ждал, что ты со мной заговоришь" / Wie oft hab' ich gewartet, dass du mit mire sprichst. Сознательно или нет, но Элизабет вырастила сына в тени своего недосягаемого сияния: как на качелях, она то приближала его к себе, когда боролась за его воспитание со свекровью, то отдаляла, оставляя в нелюбимой Вене с нелюбимыми людьми и уезжая в далекие страны.
Ничего удивительного в том, что одинокий мальчик вырос с мечтой о том, что: "Как часто я надеялся, что ты наконец-то ты нарушишь молчание" / Wie hoffte ich, dass du endlich das Schweigen brichst. Вопрос не в том, что кронпринцу не с кем было поговорить - ему не хватало общения именно с матерью, ее внимания и любви - того самого "участия родной души", которое я не случайно использовала в переводе вместо "нарушенного молчания".
В контексте переведенного либретто, к слову, это создает еще и интересную перекличку с предыдущей сценой - репризой "Как ты": алло, мамаша, вы хотели поговорить с родной душой? Так поговорите с пока еще живым сыном, а не мертвым незнакомым поэтом. Впрочем, если бы Элизабет не была такой "мамашей", то всей последующей истории могло и не случиться.
WIE ÄHNLICH WIR BEIDE UNS SIND
Сам же Рудольф в этой сцене, в отличие от матери, проявляет не только откровенность и искренность, но и похвальную наблюдательность и проницательность. Наблюдая за матерью издалека, он сумел понять ее и движущие ею подсознательные мотивы намного лучше многих приближенных. И прямо озвучивает, что понимает, почему мать избегает его: "Но тебя ужасает то, насколько мы с тобой похожи друг на друга: такие такие лишние, такие уставшие от этого мира, начинающего погибать" / Doch dich erschreckt, wie ähnlich wir beide uns sind: so überflüssig, so überdrüssig der Welt, die zu sterben beginnt.
WEIL DU DICH ZU GUT IN MIR ERKENNST
Тема схожести между Рудольфом и Элизабет - ключевая, основная в сюжетной линии кронпринца. Можно даже сказать, что в названии арии и припеве сформулирована сюжетная функция Рудольфа: "Если бы я был твоим зеркалом, тогда бы ты увидела во мне себя. И тогда тебе было бы не так трудно понять то, о чем я молчу. Пока ты отворачиваешься, потому что слишком хорошо узнаешь себя во мне" / Wenn ich dein Spiegel wär
dann würdest du dich in mir sehn. Dann fiel`s dir nicht so schwer, was ich nicht sage, zu verstehn. Bis du dich umdrehst, weil du dich zu gut in mir erkennst.
Молодой Рудольф - сюжетный двойник молодой Сиси, приехавшей из Баварии в имперскую Вену: молодой, витающий в мечтах и фантазиях, непонятным окружающим, одинокий в толпе придворных, подавленный сводом предписаний этикета и больших ожиданий, возложенных на наследного принца, замкнувшийся в себе, пытавшийся ожесточиться, бороться за свою свободу и за свое мнение - и пытающийся добиться поддержки от единственного близкого человека при дворе - и не получающий этой поддержки, но все еще, вопреки всему, верящий в свои идеалы. Для Элизабет, которая в своей борьбе с окружающим миром как-то незаметно разуверилась в своих собственных мечтах, горько и больно смотреть на сына, напоминающего ей о всем том, что ей было дорога с детства и с чем ей пришлось распрощаться.
WENN ICH DEIN SPIEGEL WÄR
В этом контексте использование образа зеркала имеет двойную смысловую нагрузку. И в тексте арии, и в комментариях к сцене в либретто, и в оригинальной венской постановке всячески подчеркивается, что мать и сын являются зеркалами друг для друга. Глазами Рудольфа мы видим Элизабет как бы внутри вычурной рамы огромного зеркала - и можно представить, что аналогичным образом ситуацию видит изнутри и сама Элизабет.
DOCH ZWISCHEN UNS STEHT EINE WAND
Обратной стороной это зеркальной схожести оказывается то обстоятельство, что героев разделяет самая настоящая стена - зеркальная / стеклянная. И это Рудольф тоже подмечает прямым текстом: "Ты притягиваешь меня к себе, но так никогда и не подпускаешь к себе. Когда я смотрю на тебя, ты всегда отводишь свой взгляд от меня. Мы чужие друг другу - и связаны самым тесным образом. Я подаю тебе знаки, хочу дотянуться до тебя, но между нами стоит стена" / Du ziehst mich an und lässt mich doch niemals zu dir. Seh ich dich an weicht dein Blick immer aus vor mir. Wir sind uns fremd und sind uns zutiefst verwandt. Ich geb dir Zeichen, will dich erreichen, doch zwischen uns steht eine Wand.
MUTTER, ICH BRAUCH DICH
Когда Элизабет наконец-то откликается на монолог Рудольфа, тому уже неважно, что слова ее звучат не очень-то приветливо: "Что за напасть? Что это? Что ты здесь забыл?" / Was soll die Störung? Was gibt`s? Was willst du hier?
То, о чем он так долго безнадежно мечтал, произошло: мать все-таки обратила на него взгляд и заговорила. И настоящими слезами из души Рудольфа прорывается признание: "Мама, я нуждаюсь в тебе" / Mutter, ich brauch dich. Я думаю, вы уже узнаете этот мотив, проходящий алой нитью через весь мюзикл: слова "я нуждаюсь в тебе" идут в постоянной связке со словами "я люблю тебя", озвученными или подразумевающимися. Ими обмениваются влюбленные Сиси и Франц, ими пытается снискать расположение Элизабет Смерть, ими умоляет о примирении Франц.
Именно с отцом Рудольфа здесь возникают наиболее яркие параллели. Этот момент выглядит репризой сцены "Мне нужно сказать": и музыкально, и по визуально-образному ряду венской постановки. Как в конце первого акта Элизабет зашла в раму портрета, став неживым образом-идеалом - так и сейчас она остается этим недосягаемым идеалом, недоступным даже сыну. В то же время Рудольф повторяет роль просителя перед этим возведенным на пьедестал божеством: как и Франц в конце первого акта, он пересиливает себя, открывается и делает то, что ему дается труднее всего - просит о помощи (в то время как Франц принимал решение пойти на компромисс, отдав предпочтение чувствам к жене, а не своему строгому воспитанию и принципам, привитым матерью).
Вот только проблема в том, что сама Элизабет слова "Я нуждаюсь в тебе", к сожалению, воспринимает как попытку навязать ей свои чувства и ожидания - и потому воспринимает их в штыки, как мы увидим в конце этой сцены.
ICH KOMM IN HÖCHSTER NOT
Получив, как ему кажется, приглашение рассказать, что у него стряслось, Рудольф одновременно и воодушевляются (это заметно в перемене музыкальной темы), и позволяет себе перейти от невеселых размышлений о матери к описанию собственных бед:
"Я пришел в час великой нужды, я чувствую себя как в плену и под облавой. Мне грозится опасность быть опороченным перед всем миром. Тебе одной лишь я могу довериться [и рассказать], о чем идет речь. Я не вижу выхода, придворная жизнь и брак для меня - одно мучение. Я болен, моя жизнь пуста... А тут еще этот злосчастный скандал!" / Ich komm in höchster Not, fühl` mich gefangen und umstellt. Von der Gefahr bedroht, entehrt zu sein vor aller Welt. Nur dir alleine kann ich anvertrau`n, worum es geht. Ich seh keinen Ausweg mehr. Hof und Ehe sind mir eine Qual. Ich krank, mein Leben leer ...Und nun dieser elende Skandal!
На мой взгляд, как и любой ребенок, остро чувствующий потребность в том, чтобы его пожалели и приголубили, Рудольф немного сгущает краски - не то чтобы врет, но расставляет акценты таким образом, чтобы точно тронуть сердце матери. Поэтому в переводе я позволила себе еще немного сгустить краски: "И мне грозит беда – Бесчестье, может, даже смерть." С одной стороны - это немного детское "вот умру - пожалеете", означающее "пожалейте меня прямо сейчас, пока не поздно", а с другой - это такая непреднамеренная оговорка, тревожный звоночек, дающий понять о том, что в голове у Рудольфа _уже_ крутятся суицидальные мысли, и к матери он реально приходит в последней надежде спасти свою жизнь - пусть не от реальной угрозы (в оригинальном тексте либретто речь идет именно о "скандале", связанном с радикально либеральными журналистскими публикациями кронпринца, вещи неприятной, но все же не смертельной), но от тяжести депрессии и усталости от жизни среди непонимающих его людей.
ICH BITTE NIE
Увы, в своем воодушевлении Рудольф уже не слышит, что где-то фоном мать устало отмахивается от его проблем: "Я не желаю знать об этом. Я не могу тебя избавить тебя от этого" / Ich will`s nicht erfahren, kann`s dir nicht ersparen.
Поэтому свой монолог он заканчивает на достаточно оптимистичной, обнадеженной ноте: "Но если ты попросишь за меня перед императором - будет еще не поздно [что-то исправить]" / Nur, wenn du für mich beim Kaiser bittest, ist es noch nicht zu spät.
И поэтому же окончательный ответ Элизабет звучит для него - и для зрителя/слушателя - как гром среди ясного неба: "От императора я давно отдалилась и оборвала все узы. Я никогда не прошу. Я не сделаю этого даже ради тебя." / Dem Kaiser bin ich längst entglitten, hab alle Fesseln durchgeschnitten. Ich bitte nie. Ich tu`s auch nicht für dich.
Принципиальная гордость и ложная свободолюбивость Элизабет становятся для Рудольфа приговором.
ALSO LÄSST DU MICH IM STICH
Когда Элизабет дает отповедь сыну, контекст сцены резко меняется - это становится реприза уже совсем другой, мрачной сцены "Главный долг императрицы". Тогда, много лет назад, Фран оттолкнул молодую супругу, отказав ей в поддержке при споре со свекровью, и теперь Элизабет будто бы мстит ему в лице сына и повторяет его поведение. Есть здесь что-то от сказочной / мифологической идеи о том, что убивший дракона сам становится драконом: Элизабет повторяет за мужем те действия, которые сама же осуждала, и вслед за хладнокровной и беспощадной к невестке свекрови сама становится хладнокровной и беспощадной к собственному сыну.
Пытаясь переиграть свою неслучившуюся сказку, Элизабет сама оказывается в роли "злой мачехи", а на месте несчастной "сиротки", юной Сиси оказывается Рудольф. Это еще раз подчеркивает пугающее сходство между характерами и судьбами матери и сына - и еще раз неприятно напоминает Элизабет о том, какой она была в юности - и какой перестала быть. Недаром последняя реплика Рудольфа - это дословное повторение слов самой Сиси: "Так значит, ты оставляешь меня в беде..." / Also, läßt du mich im Stich...
P.S. В конечном счет образ зеркала в раме обретает второй подтекст: речь идет не только об отражении героини в лице ее сына, но и в ограничениях, которые она сама себе установила. Зайдя в картинную раму своего знаменитого портрета в конце первого акта, Элизабет становится пленницей этого образа. Вместо того, что "быть", она выбирает "казаться" - и выстраивает стену между собой и окружающим миром и жизнью в принципе. Если же примерить раму именно к зеркалу, то получается, что героиня запуталась среди отражений - не реальных объектов, т.е. того, что для нее было по-настоящему важно, а того, что она ошибочно принимала за важное.
Публикация на Дыбре
Я ЗЕРКАЛОМ БЫ СТАЛ | WENN ICH DEIN SPIEGEL WÄR
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 12.
На вилле Гермес.
В отражении зеркала видно Элизабет, сидящую за туалетным столиком. Её причёсывает парикмахерша Файфалк. Со стороны появляется Рудольф. Файфалк даёт ему понять, что нужно подождать.
читать дальше
РУДОЛЬФ:
Как долго ждал,
Что заговоришь ты со мной.
Как я мечтал
Об участьи души родной.
Но ты молчишь,
И сходство – причина тому.
Как ты – я лишний,
Как ты – пресыщен
Всем миром, идущим ко дну.
Я зеркалом бы стал,
Чтоб показать тебе себя.
О чём молчат уста –
Могла бы ты тогда понять.
Не отводи взгляд:
Сможешь ты себя во мне узнать.
Тянусь к тебе –
Ты не подпускаешь меня.
Зову к себе –
Ты бежишь прочь, как от огня.
Мы чужаки,
Но ближе у нас – никого.
Стремлюсь я следом,
Тебе лишь предан,
Но разделены мы стеной.
Я зеркалом бы стал,
Чтоб показать тебе себя.
О чём молчат уста –
Могла бы ты тогда понять...
Файфалк наконец-то прекращает причёсывать императрицу. В зеркале отражается, как Элизабет оборачивается к Рудольфу.
ЭЛИЗАБЕТ:
Что за напасть вдруг?
Зачем пришёл сюда?
РУДОЛЬФ:
Мама... Ты нужна мне!
Идти мне некуда:
Я загнан, словно дикий зверь,
И мне грозит беда –
Бесчестье, может, даже смерть.
Тебе одной лишь
Я могу довериться теперь!
Я потерян и разбит...
При дворе и в браке – полный крах!
ЭЛИЗАБЕТ: /одновременно/
То знать не хочу я.
РУДОЛЬФ:
Моя душа болит,
А меня винят во всех грехах!..
ЭЛИЗАБЕТ: /одновременно/
Помочь не смогу я.
РУДОЛЬФ:
Отца попроси, простит пусть сына –
Жребий в твоих руках!
Рудольф порывается подойти к отражению, но вспоминает о том, что его мать недосягаема.
ЭЛИЗАБЕТ:
Давно к супругу нет приязни,
И порваны любые связи.
Просить его не стану ни о чём.
Отражение Элизабет вновь поворачивается к Рудольфу спиной. Камеристка причёсывает её дальше.
РУДОЛЬФ:
Значит, вот как ты со мной...
Музыка обрывается.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Вряд ли будет ошибкой предположить, что у широкой публики персонаж Рудольфа чаще всего ассоциируется с дуэтом "Длиннее станут тени", в то время как полноценная сольная ария "Я зеркалом бы стал" ("Если бы я был твоим зеркалом" / Wenn ich dein Spiegel waer). В то же время, именно эта ария лучше всего раскрывает и характер самого Рудольфа, и его место в системе персонажей мюзикла - и еще раз демонстрирует талант Михаэля Кунце к построению драматургии сцены, созданию отсылок и реприз, а также нахождению лаконичных, но очень емких, образных и точных формулировок.
GEWARTET, DASS DU MIT MIR SPRICHST
Благодаря этому "Я зеркалом бы стал" в какой-то степени тоже становится дуэтом: просто если за Рудольфа говорят его слова, то за Элизабет - ее молчание. Не зря ария начинается словами: "Как часто я ждал, что ты со мной заговоришь" / Wie oft hab' ich gewartet, dass du mit mire sprichst. Сознательно или нет, но Элизабет вырастила сына в тени своего недосягаемого сияния: как на качелях, она то приближала его к себе, когда боролась за его воспитание со свекровью, то отдаляла, оставляя в нелюбимой Вене с нелюбимыми людьми и уезжая в далекие страны.
Ничего удивительного в том, что одинокий мальчик вырос с мечтой о том, что: "Как часто я надеялся, что ты наконец-то ты нарушишь молчание" / Wie hoffte ich, dass du endlich das Schweigen brichst. Вопрос не в том, что кронпринцу не с кем было поговорить - ему не хватало общения именно с матерью, ее внимания и любви - того самого "участия родной души", которое я не случайно использовала в переводе вместо "нарушенного молчания".
В контексте переведенного либретто, к слову, это создает еще и интересную перекличку с предыдущей сценой - репризой "Как ты": алло, мамаша, вы хотели поговорить с родной душой? Так поговорите с пока еще живым сыном, а не мертвым незнакомым поэтом. Впрочем, если бы Элизабет не была такой "мамашей", то всей последующей истории могло и не случиться.
WIE ÄHNLICH WIR BEIDE UNS SIND
Сам же Рудольф в этой сцене, в отличие от матери, проявляет не только откровенность и искренность, но и похвальную наблюдательность и проницательность. Наблюдая за матерью издалека, он сумел понять ее и движущие ею подсознательные мотивы намного лучше многих приближенных. И прямо озвучивает, что понимает, почему мать избегает его: "Но тебя ужасает то, насколько мы с тобой похожи друг на друга: такие такие лишние, такие уставшие от этого мира, начинающего погибать" / Doch dich erschreckt, wie ähnlich wir beide uns sind: so überflüssig, so überdrüssig der Welt, die zu sterben beginnt.
WEIL DU DICH ZU GUT IN MIR ERKENNST
Тема схожести между Рудольфом и Элизабет - ключевая, основная в сюжетной линии кронпринца. Можно даже сказать, что в названии арии и припеве сформулирована сюжетная функция Рудольфа: "Если бы я был твоим зеркалом, тогда бы ты увидела во мне себя. И тогда тебе было бы не так трудно понять то, о чем я молчу. Пока ты отворачиваешься, потому что слишком хорошо узнаешь себя во мне" / Wenn ich dein Spiegel wär
dann würdest du dich in mir sehn. Dann fiel`s dir nicht so schwer, was ich nicht sage, zu verstehn. Bis du dich umdrehst, weil du dich zu gut in mir erkennst.
Молодой Рудольф - сюжетный двойник молодой Сиси, приехавшей из Баварии в имперскую Вену: молодой, витающий в мечтах и фантазиях, непонятным окружающим, одинокий в толпе придворных, подавленный сводом предписаний этикета и больших ожиданий, возложенных на наследного принца, замкнувшийся в себе, пытавшийся ожесточиться, бороться за свою свободу и за свое мнение - и пытающийся добиться поддержки от единственного близкого человека при дворе - и не получающий этой поддержки, но все еще, вопреки всему, верящий в свои идеалы. Для Элизабет, которая в своей борьбе с окружающим миром как-то незаметно разуверилась в своих собственных мечтах, горько и больно смотреть на сына, напоминающего ей о всем том, что ей было дорога с детства и с чем ей пришлось распрощаться.
WENN ICH DEIN SPIEGEL WÄR
В этом контексте использование образа зеркала имеет двойную смысловую нагрузку. И в тексте арии, и в комментариях к сцене в либретто, и в оригинальной венской постановке всячески подчеркивается, что мать и сын являются зеркалами друг для друга. Глазами Рудольфа мы видим Элизабет как бы внутри вычурной рамы огромного зеркала - и можно представить, что аналогичным образом ситуацию видит изнутри и сама Элизабет.
DOCH ZWISCHEN UNS STEHT EINE WAND
Обратной стороной это зеркальной схожести оказывается то обстоятельство, что героев разделяет самая настоящая стена - зеркальная / стеклянная. И это Рудольф тоже подмечает прямым текстом: "Ты притягиваешь меня к себе, но так никогда и не подпускаешь к себе. Когда я смотрю на тебя, ты всегда отводишь свой взгляд от меня. Мы чужие друг другу - и связаны самым тесным образом. Я подаю тебе знаки, хочу дотянуться до тебя, но между нами стоит стена" / Du ziehst mich an und lässt mich doch niemals zu dir. Seh ich dich an weicht dein Blick immer aus vor mir. Wir sind uns fremd und sind uns zutiefst verwandt. Ich geb dir Zeichen, will dich erreichen, doch zwischen uns steht eine Wand.
MUTTER, ICH BRAUCH DICH
Когда Элизабет наконец-то откликается на монолог Рудольфа, тому уже неважно, что слова ее звучат не очень-то приветливо: "Что за напасть? Что это? Что ты здесь забыл?" / Was soll die Störung? Was gibt`s? Was willst du hier?
То, о чем он так долго безнадежно мечтал, произошло: мать все-таки обратила на него взгляд и заговорила. И настоящими слезами из души Рудольфа прорывается признание: "Мама, я нуждаюсь в тебе" / Mutter, ich brauch dich. Я думаю, вы уже узнаете этот мотив, проходящий алой нитью через весь мюзикл: слова "я нуждаюсь в тебе" идут в постоянной связке со словами "я люблю тебя", озвученными или подразумевающимися. Ими обмениваются влюбленные Сиси и Франц, ими пытается снискать расположение Элизабет Смерть, ими умоляет о примирении Франц.
Именно с отцом Рудольфа здесь возникают наиболее яркие параллели. Этот момент выглядит репризой сцены "Мне нужно сказать": и музыкально, и по визуально-образному ряду венской постановки. Как в конце первого акта Элизабет зашла в раму портрета, став неживым образом-идеалом - так и сейчас она остается этим недосягаемым идеалом, недоступным даже сыну. В то же время Рудольф повторяет роль просителя перед этим возведенным на пьедестал божеством: как и Франц в конце первого акта, он пересиливает себя, открывается и делает то, что ему дается труднее всего - просит о помощи (в то время как Франц принимал решение пойти на компромисс, отдав предпочтение чувствам к жене, а не своему строгому воспитанию и принципам, привитым матерью).
Вот только проблема в том, что сама Элизабет слова "Я нуждаюсь в тебе", к сожалению, воспринимает как попытку навязать ей свои чувства и ожидания - и потому воспринимает их в штыки, как мы увидим в конце этой сцены.
ICH KOMM IN HÖCHSTER NOT
Получив, как ему кажется, приглашение рассказать, что у него стряслось, Рудольф одновременно и воодушевляются (это заметно в перемене музыкальной темы), и позволяет себе перейти от невеселых размышлений о матери к описанию собственных бед:
"Я пришел в час великой нужды, я чувствую себя как в плену и под облавой. Мне грозится опасность быть опороченным перед всем миром. Тебе одной лишь я могу довериться [и рассказать], о чем идет речь. Я не вижу выхода, придворная жизнь и брак для меня - одно мучение. Я болен, моя жизнь пуста... А тут еще этот злосчастный скандал!" / Ich komm in höchster Not, fühl` mich gefangen und umstellt. Von der Gefahr bedroht, entehrt zu sein vor aller Welt. Nur dir alleine kann ich anvertrau`n, worum es geht. Ich seh keinen Ausweg mehr. Hof und Ehe sind mir eine Qual. Ich krank, mein Leben leer ...Und nun dieser elende Skandal!
На мой взгляд, как и любой ребенок, остро чувствующий потребность в том, чтобы его пожалели и приголубили, Рудольф немного сгущает краски - не то чтобы врет, но расставляет акценты таким образом, чтобы точно тронуть сердце матери. Поэтому в переводе я позволила себе еще немного сгустить краски: "И мне грозит беда – Бесчестье, может, даже смерть." С одной стороны - это немного детское "вот умру - пожалеете", означающее "пожалейте меня прямо сейчас, пока не поздно", а с другой - это такая непреднамеренная оговорка, тревожный звоночек, дающий понять о том, что в голове у Рудольфа _уже_ крутятся суицидальные мысли, и к матери он реально приходит в последней надежде спасти свою жизнь - пусть не от реальной угрозы (в оригинальном тексте либретто речь идет именно о "скандале", связанном с радикально либеральными журналистскими публикациями кронпринца, вещи неприятной, но все же не смертельной), но от тяжести депрессии и усталости от жизни среди непонимающих его людей.
ICH BITTE NIE
Увы, в своем воодушевлении Рудольф уже не слышит, что где-то фоном мать устало отмахивается от его проблем: "Я не желаю знать об этом. Я не могу тебя избавить тебя от этого" / Ich will`s nicht erfahren, kann`s dir nicht ersparen.
Поэтому свой монолог он заканчивает на достаточно оптимистичной, обнадеженной ноте: "Но если ты попросишь за меня перед императором - будет еще не поздно [что-то исправить]" / Nur, wenn du für mich beim Kaiser bittest, ist es noch nicht zu spät.
И поэтому же окончательный ответ Элизабет звучит для него - и для зрителя/слушателя - как гром среди ясного неба: "От императора я давно отдалилась и оборвала все узы. Я никогда не прошу. Я не сделаю этого даже ради тебя." / Dem Kaiser bin ich längst entglitten, hab alle Fesseln durchgeschnitten. Ich bitte nie. Ich tu`s auch nicht für dich.
Принципиальная гордость и ложная свободолюбивость Элизабет становятся для Рудольфа приговором.
ALSO LÄSST DU MICH IM STICH
Когда Элизабет дает отповедь сыну, контекст сцены резко меняется - это становится реприза уже совсем другой, мрачной сцены "Главный долг императрицы". Тогда, много лет назад, Фран оттолкнул молодую супругу, отказав ей в поддержке при споре со свекровью, и теперь Элизабет будто бы мстит ему в лице сына и повторяет его поведение. Есть здесь что-то от сказочной / мифологической идеи о том, что убивший дракона сам становится драконом: Элизабет повторяет за мужем те действия, которые сама же осуждала, и вслед за хладнокровной и беспощадной к невестке свекрови сама становится хладнокровной и беспощадной к собственному сыну.
Пытаясь переиграть свою неслучившуюся сказку, Элизабет сама оказывается в роли "злой мачехи", а на месте несчастной "сиротки", юной Сиси оказывается Рудольф. Это еще раз подчеркивает пугающее сходство между характерами и судьбами матери и сына - и еще раз неприятно напоминает Элизабет о том, какой она была в юности - и какой перестала быть. Недаром последняя реплика Рудольфа - это дословное повторение слов самой Сиси: "Так значит, ты оставляешь меня в беде..." / Also, läßt du mich im Stich...
P.S. В конечном счет образ зеркала в раме обретает второй подтекст: речь идет не только об отражении героини в лице ее сына, но и в ограничениях, которые она сама себе установила. Зайдя в картинную раму своего знаменитого портрета в конце первого акта, Элизабет становится пленницей этого образа. Вместо того, что "быть", она выбирает "казаться" - и выстраивает стену между собой и окружающим миром и жизнью в принципе. Если же примерить раму именно к зеркалу, то получается, что героиня запуталась среди отражений - не реальных объектов, т.е. того, что для нее было по-настоящему важно, а того, что она ошибочно принимала за важное.
@темы: Elisabeth, Мюзиклы, Стихи и переводы