немного огня – середина пути (с)
"Элизабет" - 1996/1997 - труппа "Звезда"
Насколько я знаю, именно эта постановка задала канон "Элизабет" в Такарадзуке.Не могу не признать, что именно после постановки Звезды устоялись хорошо известные нам и любимые построения номеров. Но лично у меня эта версия оставила несколько противоречивое впечатление. Вернее сказать, у меня не осталось цельного впечатления. С одной стороны - за то, как сыграли Марико и Рика, можно закрыть глаза на что угодно, но с другой - остальные актрисы меня почти никак не впечатлили, особенно Элизабет в исполнении Шираки Аяки. Не знаю, может, Марико и Рика просто "перетянули одеяло" на себя в моем восприятии.
Вообще я где-то читала занятную рецензию, где автор говорил о том, что эта постановка больше похожа не на "Элизабет", а на вариацию на тему бессмертных "Красавица и Чудовище" - Красавица несмотрительно привязала к себе Чудовище, с которым не знала, что делать, а оно так и тоскалось за ней до самой смерти. Мне такая идея кажется в чем-то оправданной.
Осторожно, сейчас, похоже, будет простыня х)
Дер Тод - Асаджи Саки. Спорить с тем, что Марико - замечательно играет и танцует, было бы глупо, но, имхо, также глупо спорить с тем, что голос у нее, мягко говоря, на любителя - именно поэтому я редко советую начинать знакомство с ТакаЛизкой именно с этой версии.Но жесты, движения - это нечто потрясающее.
Говоря об образе, который я вижу... Это не-человек. По сравнению со своим предшественником Тод-Асаджи кажется более живым, эмоциональным, даже мягким, но... Это - нечто вроде маски, с которой Тод появляется перед смертными. Возможно, даже не маска, а "дежурная улыбка" - то, что не свойственно Тоду изначально, но чему он научился за все то время, сколько существует и имеет дело с людьми. Среди смертных он мог бы вполне сойти за своего, но все-таки в нем проскальзывает что-то нечеловеческое. Наверное, уверенность в себе, в том, что "последний танец будет мой". При этом, если Тод-Ичиро уверен в этом несколько "отстраненно", это Смерть, которой, как правило, нет дела до людей как мыслящих существ и "собеседников", то Тод-Асаджи более "хаотичен" - в том отношении, что ему доставляет удовольствие напрямую взаимодействоваться с людьми. Если угодно - ему нравиться руководить смертными, играть с ними. Стоит только вспомнить, как он руководит церемонией венчания или мнимой коронацией Рудольфа. Где-то читала такое определение этого Тода - "политик". Вполне, вполне. Он стратег, который может затеять такую замысловатую игру, что о его вмешательстве узнают в самый последний момент - когда менять что-либо будет поздно.
Но настоящий Тод-Асаджи - это все же не-человек, это совершенно потустороннее существо. И если Тода-Ичиро я воспринимаю скорее как бесстрастное воплощение Смерти, то Тод-Асаджи - это Божество. Смерть, которая требует поклонения, жаждет, чтобы ею восхищались, ее любили - любили, позабыв обо всем. Это существо величественно и красиво, но величественность и красота у него не застывшие и ледяные, а изменчивые, как блики на "черном зеркале" воплощения той нечеловеческой сущности, что мы видим в Прологе и Майерлинг. О да, воистину нечеловеческой - вспомните Майерлинг, я о нем не зря вспомнила. По-моему, это самый жуткий поцелуй в ТакаЛизке.
И именно такое сочетание - чарующей красоты и не самой ужасной, но все же жуткой сущности - одновременно притягивает и отталкивает людей от Тода, о чем я поговорю позже.
Что же касается "grande amore", провозглашенной Лукени. До пересмотра этой версии мне казалось, что Тод-Асаджи играется с Элизабет, мастерски иммитирует чувства, но после пересмотра спектакля полностью, вместе с ревью, передумала. Этот Тод - из тех Смертей, что влюбляются, по-настоящему влюбляются в каждую свою жертву. Но влюбленные они ветренные - стоит им получить свое, как объект пламенной любви, воспылавший к Тоду восзищением и ответным чувством, перестает интересовать их. Так и Тод-Асаджи. Он действительно любил Элизабет, действительно страдал от того, что она раз за разом отвергала его, радовался тому, что она наконец пришла в его объятья. И он действительно исполнил свое обещание - последний танец. Этот "Последний танец" в ревью - нечто совершенно волшебное и прекрасное, что сложно описать словами. Это та самая "судьба", о которой он говорит, это и нежность, и неистовство - воплощение чувств дер Тода. И при этом - почти зеркальное (в том смысле, что здесь Элизабет не убегает от Тода, а сама стремится к нему) отражение "Последнего танца" из самого мюзикла.
Но...
Но Последний танец окончен, царство Смерти пополнено еще одной душой, а сердце дер Тода снова свободно.
Элизабет - Шираки Аяка. Как я уже говорила, она меня не впечатлила. Ни пением, ни игрой. Я не узнаю в ней Элизабет - ни в какой "ипостаси", ни в какой вариации. Она слишком... мусумэячная, в ней нет ничего, что должно быть в той самой Элизабет. Мне кажется, у Аяки вышла хрупкая, романтичная героиня. Возможно, у нее есть задатки. Возможно, ее притягивает все необычное, и она мечтает стать героиней самой необычной и захватывающей сказки. Возможно, у нее есть желание воплотить свои мечты в жизнь. Но у нее нет внутреннего стержня, опоры, на котором надо возводить свои замки. Она слишком многого боится. Возможно, не напрасно, но настоящей Элизабет - это было бы вроде красной тряпки быку - лишний повод не показывать своих слабостей и преодалевать все сложности, стоящие у нее на пути. Элизабет-Аяка - во многом наивная, ничего не знающая о жизни девочка, которой была и которой осталась именно такой. Девочка, которая многого не знает и многого боится. Посмотрите на нее в "Последнем танце" - по-моему, она единственная, кто так шарахается от Тода и так откровенно дрожит и всхлипывает. И самоубийство она не совершила не потому, что "Я принадлежу себе", а потому, что испугалась, не нашла в себе силы. И в сцене "Эйя, Хангари!" она тоже перепуганная, растерянная. Не она спасает положение Франца-Иосифа своим неожиданным жестом, а словно он ей велел так сделать. И она даже будто спрашивает: "Я должна это сделать, да?". И мгновения растерянного и испуганного выражения лица не спасает то, как она произнесла "Эйя, Хангари!" (а произнесла-то весьма и весьма...)- потому что после "Эйя, Эржебет!" в ответ начинает казаться, что у нее трясутся от волнения коленки, и она вот-вот бросится на шею мужу, не веря, что все обошлось. На мой же взгляд, Элизабет в этой сцене должна упиваться своим первым триумфом. Не особо упивается триумфом Элизабе-Аяка и на коронации. Хотя иногда должное величие в ее облике все-таки проскальзывает - например, как только она появляется в сцене "Я только хочу сказать".
Что же касается отношения Элизабет к дер Тоду. Говоря об образе последнего, я уже сказала, что он и притягивает, и пугает одновременно. Пока он не проявляет свою потусторонню сущность, Элизабет им очарована - вспомним, как она в юности влюбилась в "Черного принца". Но стоит ей увидеть в дер Тоде не "принца", а именно Смерть - ее охватывает самый настоящий ужас. Стоит дер Тоду появиться перед ней - и Элизабет начинает не то, чтобы метаться, но разрываться между если не любовью, то сильнейшей очарованностью и неопреодалимым страхом перед тем, кем на самом деле является стоящее перед ней существо. И это противоречие, безумно сильное противоречие, буквально сводит ее с ума. Мне кажется, эта Элизабет противостоит дер Тоду не то, чтобы вопреки всему, но вопреки всякой логике, вопреки собственным страху и бессилию, вопреки уверенности и преимуществам дер Тода. Если говорить проще, то чудом. И это раздражает и приводит в недоумение раздосадованного дер Тода.
Почему же Элизабет забывает о своем страхе в Эпилоге? Видимо, потому, что она теперь тоже принадлежит миру мертвых и то, что казалось ей раньше ужасающим, теперь ее не пугает - "Спала пелена, исчезли тени". Нет страха, есть только нежность, трепетная любовь, восхищение и обожание.
Франц-Иосиф - Минору Коу. Я уже говорила, что этот персонаж чаще всего "проходит" мимо меня? Зацепила меня лишь Хацуказе Мидори (Луна-2005), в остальных случаях Эф-Джея мне приходится специально "отслеживать". В этот раз дело было точно так же, хотя "отслеженное" мне вполне понравилось. На образ Мидори образ Минору совсем не похож, этот Франц-Иосиф, кажется, более строг, твердо стоит на земле. Я верю, что это император, а не молодой принц, которого от любви к Элизабет периодически переклинивает. Верю, что "На палубе тонущего мира" он действительно последний, кто остался от великой империи Габсбургов. Он действительно любит Элизабет, но его любовь - такая, к какой его готовили с детства. Любовь - это любовь, но дела империи на первом месте. Как я уже говорила, этот Франц твердо стоит на ногах, он действует чаще согласно логике - матушкиной или своей, что в этой версии скорее-, а не чувствам. Единственный раз его переклинило - когда вздумал жениться на Элизабет, а не на Хелене. Но дальше - дальше Элизабет-Аяка, витающая где-то в облаках, все-таки поняла, что быть женой императора - то еще удовольствие. Впрочем, мне кажется, не начни она "бузить", то все у них бы сложилось.
Луиджи Лукени - Шибуки Джун. У этого Лукени мне не нравится прическа. Ага *смеется* Впрочем, Рике идет, поэтому забудьте) Потому что говорить я буду о созданном образе, обращением к нашему не столь давнему разговору.
Лукени-Джун - на мой взгляд, лучший Лукени Такарадзуки - в вокальном плане как минимум, как максимум - вообще. Этот герой - не буйнопомешанный, не психопат и не маньяк, он не пресмыкается перед дер Тодом - вспомним конец "На палубе тонущего мира", когда Тод передает Лукени заточку. Лукени-Джун, в отличие от других "собратьев", спокойно подходит к Смерти и просто протягивает руку, на которую падает заточка (ну или кинжал). Никаких пресмыканий, никаких подобострастных взглядов. У меня складывается такое впечатление, что над этим Лукени дер Тод не особо-то и властен. А сам Луиджи относится к Смерти... со спокойным уважением, но не больше. Он не боится его, не лебезит перед ним. Лукени прекрасно контролирует себя. Он показывает и зрителю, и участникам истории только ту часть себя, которую сочтет нужным. Каков он на самом деле? Это нам неизвестно. Единственный момент, когда он теряет над собой контроль - перед убийством Элизабет. Лично мне очень не нравится этот фрагмент - так и лезут в голову мысли о ржавом ноже, занесенной в кровь инфекции и вызванном этим помрачении рассудка. Как-то несколько обидно, что такого своеобразного, интригующего персонажа в последний момент выставили безумцем. С другой стороны, возможно, так и лучше - излишний пафос, которого и так достаточно, вероятно, просто убил бы всю концовку.
А сейчас я хочу не высказать свое мнение, но пригласить к обсуждению. В предыдущем разговоре, в котором мы обсуждали Лукени, я уже высказала идею, что Лукени в чем-то схож с Фридой из "Мастера и Маргриты". Когда писала сейчас эти строки, перебрала в уме персонажей упомянутого романа и "зацепилась" за образ Фагота-Коровьева - при желании, тоже можно увидеть нечто общее. Так что предлагаю обсудить эти и другие подобные аналогии, а так же образ Лукени из мюзикла в целом, его мотивы, отношение к происходящему и т.д.
Рудольф - Эмао Ю. Кажется, про этого Рудольфа часто говорят хорошее. Я не могу сказать ничего плохого, но он меня не зацепил - разве что в Майерлинге что-то во мне шевельнулась. Возможно, стоит пересмотреть эту версию через несколько недель, быть может, распробую. Поэтому пока ничего конкретного не скажу.
По поводу понравившихся/непонравившихся сцен: не буду их перечислять в этой версии, потому что "стопроцентного попадания" не было. Я попросту тащусь от жестов дер Тода, от голоса Лукени, от Мадлен и Виндиш, от многих других, менее заметных персонажей, но в большинстве сцен находится какая-нибудь "ложка дегтя", из-за которой ничего не хочется выделять.
По поводу aftershow: пожалуй, это действие - одно из наиболее приближенных к мюзиклу, если не самое приближенное. Назвать его самым любимым я не могу, но оно более, чем достойное. В моем случае - неприятие вызвано скорее "идеалогическими" причинами, про которые я расскажу позже.
Начало - типовое, "Рондо Любви и Смерти" в исполнении "следующей" - Минору Коу. Мне нравится ее голос, возможно, было бы интересно услышать в ее исполнении другие партии дер Тода. А вот ее костюм меня почему-то наводит меня на мысли о постановке Снегом в 1996 году.
Танец в линию - уже устоявшийся "Китч" в красных "мундирчиках".
Мусумэяку балет идет под "Я принадлежу себе". Две девушки на крае сцены заводят бесконечное "ру-ру-ру", в то время как на лестнице и перед ней танцуют дер Тод-Асаджи в окружении мусумэяк в белом. Тод, что не очень привычно, одет достаточно просто - белая рубашка, черные брюки, черные сапоги. Танцует Асаджи, конечно, безукоризненно, да и сам танец поставлен красиво. Но у меня этот номер вызывает полнейшее отторжение. Мне не нравится, что танцуют здесь под "Я принадлежу себе". Возможно, меня раздражает вокализ, особенно уже упомянутое "ру-ру-ру". Возможно, мне не нравится, что под эту песню танцует (я имею в виду, солирует) один дер Тод (потому что танец Ичиро и Ханафусы в 1996 году под эту песню мне понравился), просто потому, что это не его тема. Возможно, мне не нравится сама концепция номера. Музыка - главная тема Элизабет и, возможно, всего мюзикла. Она отражает, с позволения сказать, жизненный принцип бунтующей, непокорной императрицы. И под нее не должен танцевать счастливый, улыбающийся дер Тод, явно празднующий свою победу. Извините, если это прозвучало резко, но с моим восприятием это никак не вяжется и выглядит почти как насмешка.
Танец отокояку - "Длиннее стали тени", немного измененные, по сравнению с версией 1996 года. Солирует Асаджи в золотом камзоле, "массовка" - в темно-синем (по-моему, самый выигрышный цвет для этого номера). Именно в версии этого года дер Тод впервые удаляется на переодевание к парному танцу через боковую кулису.
Парный танец - "Последний танец", арранжировка - чардаш. Если вы еще не видели этого танца - бегом смотреть! Как бы я не относилась ко всей постановке в целом и афтершоу в частности, этот танец - нечто восхитительное и мозговыносящее. До сих пор помню, как меня переклинило, когда я увидела его - еще до просмотра мюзиклом целиком, еще до полноценного знакомства с Такарадзукой. Эта мелодия - как бы описать, что я чувствую, когда слышу ее?.. Это величественность и торжественность на словах "Saigo no dansu wa watashi no mono. Anata wa watashi to odoru sadame". "Sadame" - судьба. Этот танец - апофеоз всего того, что мы видели на сцене. И чардаш для этого подходит лучше всего. Здесь и легкая ирония с лукавством, и нежность с трепетностью, здесь восхищение, здесь томность и грусть пронзительной песни скрипки, здесь затишье, после которого мелодия снова "оживает" - с эдаким насмешливо-ироничным звучанием, постепенно "набирая обороты", обретая неистовство и уже несдерживаемые эмоции. И финал - такой, какой может и должен быть только здесь.
Парад на лестнице - по схеме, хорошо всем нам известной. Единственное отличие - костюм дер Тода. У Ичиро были те дурацкие белые крылья, у Зунко - уже традиционный "павлиний" хвост,а вот у Асаджи - черные крылья, впрочем, насколько я могу судить, вроде сделанные на основе того же "хвоста".
Что умиляет - как Тод-Асаджи на поклонах целует лапку своей Элизабет)))
P.S.Прошу прощения за объем ^^"