немного огня – середина пути (с)
Публикация VK
Публикация на Дыбре
ДЛИННЕЕ СТАЛИ ТЕНИ | DIE SCHATTEN WERDEN LÄNGER
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 9.
Карета Смерти.
Раннее утро 1888 года. Рудольф лежит на крыше кареты Смерти. Смерть оборачивается к нему с места возницы.
Хор мёртвых остаётся невидимым.
читать дальше
СМЕРТЬ:
Час настал прервать молчанье,
Час исполнить обещанье.
Ты помнишь.
Да, ты помнишь.
Одиночеством ты скован
С детских лет, но я дал слово,
Что вечно
Буду рядом.
РУДОЛЬФ:
Ты всегда был верным другом
И протягивал мне руку,
Вновь я страхом загнан в угол...
СМЕРТЬ:
Ты звал – и вот я здесь!
СМЕРТЬ и РУДОЛЬФ:
Длиннее стали тени.
Пропасть ждет всех нас в конце пути.
В безумном ослепленьи
Пляшет мир под гамельнский мотив.
Длиннее стали тени.
Истекает срок – двенадцать без пяти.
РУДОЛЬФ:
Мир на дно влекут невзгоды,
Гаснет свет звёзд путеводных,
Рулевой нас всех подводит,
И скован
Я тревогой...
СМЕРТЬ:
Разве есть страшнее участь,
Чем несчастий ждать послушно?
Ты бессилием измучен...
РУДОЛЬФ:
И меркнет
Разум мой!
СМЕРТЬ и РУДОЛЬФ:
Длиннее стали тени.
Замыкается порочный круг.
Не вырваться из плена,
Ведь себе же люди сами лгут!
Длиннее стали тени.
Без пяти уже – и тишина вокруг.
СМЕРТЬ:
Сколько можно ждать?
Время судьбу решать!
Смерть или власть –
Не упусти шанс!
РУДОЛЬФ:
Мой шанс!
СМЕРТЬ, РУДОЛЬФ и МЁРТВЫЕ:
Длиннее стали тени.
Пусть свершится то, что суждено.
Губительны сомненья:
Пора развеять их как сон.
Принять бразды правленья
В трудный час, Рудольф, тебе судьбой дано!
* Комментарий переводчика
читать дальше
Особые отношения с венским двором и Смертью сложились не только у Элизабет, но и у нее сына Рудольфа. В последний раз мы видели его еще маленьким мальчиком в сцене "Мама, ну, где ты?" в самом начале второго акта. Мама, занятая то триумфальной коронацией в Будапеште, то посещением психбольниц в Вене, была недостижимым идеалом, а отвечать на обычные для детей мольбы о внимании пришлось не кому-нибудь, а Смерти.
Говорят, дети часто придумывают себе воображаемых друзей, из фантазий о которых впоследствии вырастают. Но у Рудольфа, увы, явно не тот случай.
AUF DER KUTSCHE DES TODES
Заглавие сцены в либретто звучит как "На [крыше] кареты Смерти" / Auf der Kutsche des Todes. В тексте карета упоминается здесь в первый и последний раз и, пожалуй, звучит на русском как-то... не очень органично и понятно. Если заменить это слово на "катафалк", то ассоциативный ряд сразу станет понятнее, но эта замена все же будет не совсем точной.
Дело в том, что для фольклора Северо-Западной Европы это вполне устоявшийся образ: призрачная черная карета, чей вид или зловещий скрип колес является предзнаменованием скорой смерти для несчастного, который встретит эту карету на своем пути. Особенно сильны такие поверья в Ирландии, откуда они распространялись по Британии и Америке. Ирландская версия предания также гласит, что черной каретой правит дух по имени дуллахан, призрачный всадник без головы (думаю, все прекрасно помнят его по фильму Тима Бёртона "Сонная Лощина").
Суть поверья заключается в неизбежности смерти: однажды оказавшись в мире смертных, призрачная карета не может вернуться восвояси пустой - и, раз некая высшая сила уже приняла решение о смерти человека, то смертные ничего не могут сделать, чтобы предотвратить ее. Похоже на ситуацию Рудольфа, не правда ли? Смерть берется за него тогда, когда уже отчаивается добиться благосклонности его матери и решает убить двух зайцев сразу: преподать Элизабет урок - и дать ей горестный повод наконец-то возжелать смерти. Сам Рудольф в этой ситуации оказывается жертвой манипуляций, не видевшей в словах и действиях "друга" двойного два.
Любопытный нюанс заключается в том, что, хотя в самом либретто карета Смерти упоминается лишь однажды, сам этот образ идет постоянным лейтмотивом в венских постановках "Элизабет". Впервые она появляется в репризе "Длиннее станут тени" из первого акта, когда выступает настоящим катафалком - именно в карете лежит гробик маленькой дочери Элизабет. Зловещая изломанная карета затем появляется в "Если я хочу": как бы ни куражилась Элизабет своим триумфом, Смерть, следящий за ней с крыши своей кареты, точно знает, что однажды даже эта гордячка придет к нему. Но не успевает Смерть уйти, как в следующей же сцене - "Мама, ну, где ты?" - его внимание приковывает к себе маленький Рудольф, для которого чудовищная колымага играет роль не по возрасту огромной кровати в императорском дворце. Пройдут годы - и вот, в "Длиннее стали тени" все та же чудовищная карета возвращается репризой сразу двух образов: пока она еще служит убежищем для одинокого кронпринца, но скоро станет для него и катафалком.
DU KENNST MICH
Для Рудольфа это первая с детства встреча со Смертью, и таинственный гость считает необходимым напомнить, кто он такой: "Время [настало], чтобы мы наконец поговорили друг с другом. Время [настало] прервать молчанье. Ты знаешь меня. Да, ты знаешь меня." / Zeit, dass wir uns endlich sprechen. Zeit, das Schweigen zu durchbrechen. Du kennst mich. Ja, du kennst mich. В этой фразе чувствуется напор, перекликающийся с хищной настойчивостью Смерти в репризе этой темы из первого акта, когда он с садистской нежностью уверяет только что лишившуюся дочери Элизабет: "Ты нуждаешься во мне. Да, ты нуждаешься во мне" / Du brauchst mich. Ja, du brauchst mich. По этой причине, хотя в оригинале здесь идет повтор формы, но не слов, я решила подчеркнуть взаимосвязь между сценами в своем переводе: в обоих случаях Смерть уверенно говорит "Ты помнишь. Да, ты помнишь", показывая, что он видит насквозь и Элизабет, и Рудольфа.
DIE SCHATTEN WERDEN LÄNGER
В комментариях к репризе из первого акта (https://vk.com/wall-215451675_93) я уже упоминала, что "Тени становятся длиннее" / Die Schatten werden länger - это иносказательное обозначение заката прежнего мира, т.е. его гибели (о чем еще может петь Смерть?). В немецком оригинале обе сцены носят одинаковое название, но при переводе на русском я позволила себе разделить их будущим и прошедшим временем: так, в первом акте Смерть лишь предвещает грядущие беды - в то время как во втором акте это зловещее предзнаменование сбывается.
ZUM KLANG DER RATTENFÄNGER
В припеве Рудольф и Смерть очень поэтично описывают признаки того, что старый мир стоит на пороге гибели, и здесь либретто изобилует культурологическими отсылками.
"Тени становятся длиннее, но все остаются слепы и глухи. Под звук [дудки] крысолова люди дико пляшут вокруг золотого тельца. Тени становятся длиннее. Без пяти двенадцать - время почти вышло." / Die Schatten werden länger, und doch bleiben alle blind und stumm. Zum Klang der Rattenfänger tanzt man wild ums Goldne Kalb herum. Die Schatten werden länger. Es ist fünf vor zwölf - die Zeit ist beinah um.
Крысолов - это, безусловно, знаменитый Крысолов из Гамельна, он же Гамельнский дудочник, персонаж средневековой немецкой легенды. Когда славный город Гамельн заполонили крысы, магистрат, отчаявшись от них избавиться, объявил о щедром вознаграждении для любого, кто сможет покончить с этой напастью. На этот призыв откликнулся пришлый музыкант. Он заиграл на своей волшебной флейте, околдовал всех крыс, вывел их из города и утопил в реке Везер. Однако, когда музыкант вернулся, магистрат отказался выдать ему обещанное в награду золото. И тогда музыкант снова заиграл на своей флейте - и в этот раз увел за собой из города всех гамельнских детей и утопил их в той же реке.
Это очень широко известная легенда, и она оставила огромный след в культуре. Так, имя "Гамельнский крысолов" стало нарицательным для злобных людей, жестоко мстящих за любую несправедливость к себе, а "дудка Крысолова" - синонимом манипуляций, обрекающих на погибель.
Дикая пляска отсылает нас и к легенде о Крысолове, и к уже хорошо знакомому нам мотиву пляски смерти, и к пляске вокруг золотого тельца из Ветхого Завета.
Собственно, золотой телец - это идол, отлитый из золота, изваяние языческого божества. В Библии он упоминается следующим образом: после исхода из Египта, когда Моисей отшельничал на горе Синай, оставшийся без его присмотр еврейский народ стал роптать - и для своего успокоения они сделали из своих золотых украшений идол тельца, которого они назвали своим богом. Спустившийся с горы Моисей впал в гнев, разбил скрижали Завета (Десяти заповедей), которые получила на Синае от Бога, и уничтожил тельца. Этот сюжет послужил темой для множества произведений искусства, а выражение "поклонение золотому тельцу" / "пляска вокруг золотого тельца" стало использоваться для обозначения предательства истинной веры, а также ничем неограниченного культа наживы и жажды денег, возведенных до статуса ложных божеств.
KÖNNT‘ ICH NUR DAS STEUER DREHEN!
В этот раз Рудольфа в объятья Смерти толкает не просто личное одиночество, но и тревоги государственного масштаба, к решению которых кронпринца не подпускают. Он иносказательно говорит об этом в строках "[Настало] время увидеть, как раскалывается мир. Если бы я только мог повернуть штурвал! До я вынужден [просто] стоять рядом. У меня связаны руки." / Zeit, den Riss der Welt zu sehen. Könnt‘ ich nur das Steuer drehen! Doch ich muss danebenstehen. Man bindet mir die Hände.
Благодаря упоминанию штурвала вырисовывается образ габсбургской империи как корабля, который попал в бурю из-за ошибки рулевого - и теперь вот-вот надломится и пойдет ко дну. Кронпринц уверен, что если бы у штурвала стоял он сам, а не отец, то у них был бы шанс спастись; однако император и его окружение из-за консервативности и узости собственного мышления не подпускают либерально настроенного Рудольфа к делам государства - и не дают его спасти. Это отражение реального исторического факта - политических разногласий между венценосным отцом и сыном. Рудольф действительно часто конфликтовал с Францем Иосифом из-за своих симпатий к немецким либералам и венграм, что шло в разрез с консервативными взглядами императора.
К слову, мотив идущего ко дну корабля здесь не случаен - по сути, нечто подобное упоминалось еще в Прологе, когда мертвые пели Versunken ist die alte Welt - "Старый мир утонул" или, как в эквиритмичном переводе, "Наш старый мир ушел на дно". Повторится этот образ и в дальнейшем, в сцене кошмарного сна Франца Иосифа - "На палубе тонущего мира" / Am Deck der sinkenden Welt. Там Лукени озвучит эту идею прямым текстом: "Мир – это корабль. И этот корабль идет на дно!" / Die Welt ist ein Schiff. Und das Schiff geht unter! Что касается нынешней сцены, то и в ней мотив тонущего мира перекликается с упомянутой легендой о Гамельнском крысолове, который утопил и крыс, и детей.
TEUFELSKREIS WIRD ENGER
Второй припев дуэта содержит меньше конкретных отсылок, но с точки зрения вложенных смыслов не менее насыщен.
"Тени становятся длиннее, а песни - холодными и пронзительными. Порочный круг сужается, но люди верят только в то, во что хотят верить. Тени становятся длиннее. Без пяти двенадцать. Почему же все безмолвствуют?" / Die Schatten werden länger, und die Lieder werden kalt und schrill. Der Teufelskreis wird enger, doch man glaubt nur was man glauben will. Die Schatten werden länger. Es ist fünf vor zwölf. Warum hält jeder still?
Холодные и пронзительные песни, скорее всего, просто перекликаются с дикой макабрической пляской из первого припева, но лично у меня они вызывают еще одну ассоциацию с ирландскими корнями. Речь идет о банши – духе или фейри из ирландского и шотландского фольклора, являющемся в образе пронзительно рыдающей женщины, чей крик, похожий одновременно на плач ребенка и вой диких зверей, предвещает смерть (как будто в "Элизабет" могут возникнуть другие предзнаменования).
Следом в тексте упоминается Teufelskreis - дословно "чертов круг", также "заколдованный круг" и "порочный круг". Так называют замкнутую последовательность событий, которая повторяется раз за разом, усиливая производимый негативный эффект. В повседневной жизни это выражение обычно означает ситуации, из которых человек не может вырваться, так как последствия ситуации являются одновременно и ее причиной. Например, чтобы получить работу по специальности - нужно иметь опыт работы по специальности, но чтобы получить опыт работы - надо сначала получить работу, и так по кругу.
В тексте дуэта образ порочного круга тесно связан с последующим комментарием о том, что люди верят только тому, чему хотят верить (похожую мысль до этого уже озвучивал Лукени в "Китче"). По сути, речь идет о замкнутом круге самообмана, когда жизнь в иллюзиях сужает круг возможности вырваться из этих иллюзий и исправить ситуацию к лучшему.
Ирония судьбы: Рудольф, озвучивающий идею порочного круга самообмана, в конечном счете наступает именно на описанные им грабли: он _хочет_ верить, что Смерть ему друг, и потому принимает его советы на веру, не задумываясь о том, кто есть Смерть в первую очередь и какова его личная заинтересованность в делах кронпринца.
KAISER RUDOLF WIRD DER ZEIT ENTGENGEH’N
По сути, Смерть в этом дуэте снова выступает в роли эха, пусть и не таким очевидным образом, как в «Если я хочу». Он вторит внутреннему голосу что Элизабет (та воспринимает все в штыки и своевольно поступает назло), что Рудольфа (тот, напротив, принимает все на веру) - и это еще раз возвращает нас к риторическому вопросу о природе Смерти: действительно ли это реальное воплощение потусторонней силы - или просто навязчивый образ, отголосок подавленного внутреннего "я", преследующий психологически лабильных и впечатлительных потомков рода Виттельсбахов?
Эхо, как и зеркало, создает двойное дно смыслов: формально повторяя или поддерживая позицию героя, самим повтором чужим голосом оно насмехается над этой позицией, ставит под сомнение, провоцирует - мол, действительно, а тебе не слабо будет? Именно это мы видим здесь: неважно, насколько прав в своих чувствах и мыслях Рудольф – важно то, что Смерть буквально подбивает его на опасные действия, на которые кронпринц сам по себе не мог решиться. "Что тебя удерживает? Это же [подходящий] момент! Хватайся за власть! Сделай это для самозащиты!" / Was hält dich zurück? Dies ist der Augenblick! Greif nach der Macht! Tu es aus Notwehr!
Хорошенькая самозащита - захват власти у родного отца; без крови такие вещи ой как редко обходятся… Только примерно такого результата в конечном итоге и добивается Смерть. Он подбивает кронпринца на заранее проигрышное дело, прекрасно зная его натуру и провоцируя грядущим неуспехом на самоубийство, которое должно наконец-то поразить упрямицу Элизабет.
И финальная строка этого дуэта говорит именно об этом: "Император Рудольф идет навстречу времени" / Kaiser Rudolf wird der Zeit entgegengeh’n. Если сам Рудольф, быть может, воодушевленно верит, что сможет стать императором, который войдет в историю своими свершениями, то его потусторонний друг точно знает, что встреча со временем заканчивается иначе – встречей со Смертью.
Об этом же, к слову, говорит деталь, которая не прописана напрямую в либретто, но визуализирована в венских постановках: являясь Рудольфу, Смерть держит в руках прозрачное переливающееся покрывало. Это саван - не только одежда для усопшего, но и покрывало, которым накрывают тело в гробу. Впервые это прозрачное покрывало появляется в начале второго акта - во время венгерской коронации тени Смерти несут его над императорской четой. В "Длиннее станут тени" оно появляется уже с однозначной привязкой к Рудольфа, чтобы после смертельной пляски "Майерлинг-вальса" укрыть собой труп Рудольфа.
Публикация на Дыбре
ДЛИННЕЕ СТАЛИ ТЕНИ | DIE SCHATTEN WERDEN LÄNGER
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 9.
Карета Смерти.
Раннее утро 1888 года. Рудольф лежит на крыше кареты Смерти. Смерть оборачивается к нему с места возницы.
Хор мёртвых остаётся невидимым.
читать дальше
СМЕРТЬ:
Час настал прервать молчанье,
Час исполнить обещанье.
Ты помнишь.
Да, ты помнишь.
Одиночеством ты скован
С детских лет, но я дал слово,
Что вечно
Буду рядом.
РУДОЛЬФ:
Ты всегда был верным другом
И протягивал мне руку,
Вновь я страхом загнан в угол...
СМЕРТЬ:
Ты звал – и вот я здесь!
СМЕРТЬ и РУДОЛЬФ:
Длиннее стали тени.
Пропасть ждет всех нас в конце пути.
В безумном ослепленьи
Пляшет мир под гамельнский мотив.
Длиннее стали тени.
Истекает срок – двенадцать без пяти.
РУДОЛЬФ:
Мир на дно влекут невзгоды,
Гаснет свет звёзд путеводных,
Рулевой нас всех подводит,
И скован
Я тревогой...
СМЕРТЬ:
Разве есть страшнее участь,
Чем несчастий ждать послушно?
Ты бессилием измучен...
РУДОЛЬФ:
И меркнет
Разум мой!
СМЕРТЬ и РУДОЛЬФ:
Длиннее стали тени.
Замыкается порочный круг.
Не вырваться из плена,
Ведь себе же люди сами лгут!
Длиннее стали тени.
Без пяти уже – и тишина вокруг.
СМЕРТЬ:
Сколько можно ждать?
Время судьбу решать!
Смерть или власть –
Не упусти шанс!
РУДОЛЬФ:
Мой шанс!
СМЕРТЬ, РУДОЛЬФ и МЁРТВЫЕ:
Длиннее стали тени.
Пусть свершится то, что суждено.
Губительны сомненья:
Пора развеять их как сон.
Принять бразды правленья
В трудный час, Рудольф, тебе судьбой дано!
* Комментарий переводчика
читать дальше
Особые отношения с венским двором и Смертью сложились не только у Элизабет, но и у нее сына Рудольфа. В последний раз мы видели его еще маленьким мальчиком в сцене "Мама, ну, где ты?" в самом начале второго акта. Мама, занятая то триумфальной коронацией в Будапеште, то посещением психбольниц в Вене, была недостижимым идеалом, а отвечать на обычные для детей мольбы о внимании пришлось не кому-нибудь, а Смерти.
Говорят, дети часто придумывают себе воображаемых друзей, из фантазий о которых впоследствии вырастают. Но у Рудольфа, увы, явно не тот случай.
AUF DER KUTSCHE DES TODES
Заглавие сцены в либретто звучит как "На [крыше] кареты Смерти" / Auf der Kutsche des Todes. В тексте карета упоминается здесь в первый и последний раз и, пожалуй, звучит на русском как-то... не очень органично и понятно. Если заменить это слово на "катафалк", то ассоциативный ряд сразу станет понятнее, но эта замена все же будет не совсем точной.
Дело в том, что для фольклора Северо-Западной Европы это вполне устоявшийся образ: призрачная черная карета, чей вид или зловещий скрип колес является предзнаменованием скорой смерти для несчастного, который встретит эту карету на своем пути. Особенно сильны такие поверья в Ирландии, откуда они распространялись по Британии и Америке. Ирландская версия предания также гласит, что черной каретой правит дух по имени дуллахан, призрачный всадник без головы (думаю, все прекрасно помнят его по фильму Тима Бёртона "Сонная Лощина").
Суть поверья заключается в неизбежности смерти: однажды оказавшись в мире смертных, призрачная карета не может вернуться восвояси пустой - и, раз некая высшая сила уже приняла решение о смерти человека, то смертные ничего не могут сделать, чтобы предотвратить ее. Похоже на ситуацию Рудольфа, не правда ли? Смерть берется за него тогда, когда уже отчаивается добиться благосклонности его матери и решает убить двух зайцев сразу: преподать Элизабет урок - и дать ей горестный повод наконец-то возжелать смерти. Сам Рудольф в этой ситуации оказывается жертвой манипуляций, не видевшей в словах и действиях "друга" двойного два.
Любопытный нюанс заключается в том, что, хотя в самом либретто карета Смерти упоминается лишь однажды, сам этот образ идет постоянным лейтмотивом в венских постановках "Элизабет". Впервые она появляется в репризе "Длиннее станут тени" из первого акта, когда выступает настоящим катафалком - именно в карете лежит гробик маленькой дочери Элизабет. Зловещая изломанная карета затем появляется в "Если я хочу": как бы ни куражилась Элизабет своим триумфом, Смерть, следящий за ней с крыши своей кареты, точно знает, что однажды даже эта гордячка придет к нему. Но не успевает Смерть уйти, как в следующей же сцене - "Мама, ну, где ты?" - его внимание приковывает к себе маленький Рудольф, для которого чудовищная колымага играет роль не по возрасту огромной кровати в императорском дворце. Пройдут годы - и вот, в "Длиннее стали тени" все та же чудовищная карета возвращается репризой сразу двух образов: пока она еще служит убежищем для одинокого кронпринца, но скоро станет для него и катафалком.
DU KENNST MICH
Для Рудольфа это первая с детства встреча со Смертью, и таинственный гость считает необходимым напомнить, кто он такой: "Время [настало], чтобы мы наконец поговорили друг с другом. Время [настало] прервать молчанье. Ты знаешь меня. Да, ты знаешь меня." / Zeit, dass wir uns endlich sprechen. Zeit, das Schweigen zu durchbrechen. Du kennst mich. Ja, du kennst mich. В этой фразе чувствуется напор, перекликающийся с хищной настойчивостью Смерти в репризе этой темы из первого акта, когда он с садистской нежностью уверяет только что лишившуюся дочери Элизабет: "Ты нуждаешься во мне. Да, ты нуждаешься во мне" / Du brauchst mich. Ja, du brauchst mich. По этой причине, хотя в оригинале здесь идет повтор формы, но не слов, я решила подчеркнуть взаимосвязь между сценами в своем переводе: в обоих случаях Смерть уверенно говорит "Ты помнишь. Да, ты помнишь", показывая, что он видит насквозь и Элизабет, и Рудольфа.
DIE SCHATTEN WERDEN LÄNGER
В комментариях к репризе из первого акта (https://vk.com/wall-215451675_93) я уже упоминала, что "Тени становятся длиннее" / Die Schatten werden länger - это иносказательное обозначение заката прежнего мира, т.е. его гибели (о чем еще может петь Смерть?). В немецком оригинале обе сцены носят одинаковое название, но при переводе на русском я позволила себе разделить их будущим и прошедшим временем: так, в первом акте Смерть лишь предвещает грядущие беды - в то время как во втором акте это зловещее предзнаменование сбывается.
ZUM KLANG DER RATTENFÄNGER
В припеве Рудольф и Смерть очень поэтично описывают признаки того, что старый мир стоит на пороге гибели, и здесь либретто изобилует культурологическими отсылками.
"Тени становятся длиннее, но все остаются слепы и глухи. Под звук [дудки] крысолова люди дико пляшут вокруг золотого тельца. Тени становятся длиннее. Без пяти двенадцать - время почти вышло." / Die Schatten werden länger, und doch bleiben alle blind und stumm. Zum Klang der Rattenfänger tanzt man wild ums Goldne Kalb herum. Die Schatten werden länger. Es ist fünf vor zwölf - die Zeit ist beinah um.
Крысолов - это, безусловно, знаменитый Крысолов из Гамельна, он же Гамельнский дудочник, персонаж средневековой немецкой легенды. Когда славный город Гамельн заполонили крысы, магистрат, отчаявшись от них избавиться, объявил о щедром вознаграждении для любого, кто сможет покончить с этой напастью. На этот призыв откликнулся пришлый музыкант. Он заиграл на своей волшебной флейте, околдовал всех крыс, вывел их из города и утопил в реке Везер. Однако, когда музыкант вернулся, магистрат отказался выдать ему обещанное в награду золото. И тогда музыкант снова заиграл на своей флейте - и в этот раз увел за собой из города всех гамельнских детей и утопил их в той же реке.
Это очень широко известная легенда, и она оставила огромный след в культуре. Так, имя "Гамельнский крысолов" стало нарицательным для злобных людей, жестоко мстящих за любую несправедливость к себе, а "дудка Крысолова" - синонимом манипуляций, обрекающих на погибель.
Дикая пляска отсылает нас и к легенде о Крысолове, и к уже хорошо знакомому нам мотиву пляски смерти, и к пляске вокруг золотого тельца из Ветхого Завета.
Собственно, золотой телец - это идол, отлитый из золота, изваяние языческого божества. В Библии он упоминается следующим образом: после исхода из Египта, когда Моисей отшельничал на горе Синай, оставшийся без его присмотр еврейский народ стал роптать - и для своего успокоения они сделали из своих золотых украшений идол тельца, которого они назвали своим богом. Спустившийся с горы Моисей впал в гнев, разбил скрижали Завета (Десяти заповедей), которые получила на Синае от Бога, и уничтожил тельца. Этот сюжет послужил темой для множества произведений искусства, а выражение "поклонение золотому тельцу" / "пляска вокруг золотого тельца" стало использоваться для обозначения предательства истинной веры, а также ничем неограниченного культа наживы и жажды денег, возведенных до статуса ложных божеств.
KÖNNT‘ ICH NUR DAS STEUER DREHEN!
В этот раз Рудольфа в объятья Смерти толкает не просто личное одиночество, но и тревоги государственного масштаба, к решению которых кронпринца не подпускают. Он иносказательно говорит об этом в строках "[Настало] время увидеть, как раскалывается мир. Если бы я только мог повернуть штурвал! До я вынужден [просто] стоять рядом. У меня связаны руки." / Zeit, den Riss der Welt zu sehen. Könnt‘ ich nur das Steuer drehen! Doch ich muss danebenstehen. Man bindet mir die Hände.
Благодаря упоминанию штурвала вырисовывается образ габсбургской империи как корабля, который попал в бурю из-за ошибки рулевого - и теперь вот-вот надломится и пойдет ко дну. Кронпринц уверен, что если бы у штурвала стоял он сам, а не отец, то у них был бы шанс спастись; однако император и его окружение из-за консервативности и узости собственного мышления не подпускают либерально настроенного Рудольфа к делам государства - и не дают его спасти. Это отражение реального исторического факта - политических разногласий между венценосным отцом и сыном. Рудольф действительно часто конфликтовал с Францем Иосифом из-за своих симпатий к немецким либералам и венграм, что шло в разрез с консервативными взглядами императора.
К слову, мотив идущего ко дну корабля здесь не случаен - по сути, нечто подобное упоминалось еще в Прологе, когда мертвые пели Versunken ist die alte Welt - "Старый мир утонул" или, как в эквиритмичном переводе, "Наш старый мир ушел на дно". Повторится этот образ и в дальнейшем, в сцене кошмарного сна Франца Иосифа - "На палубе тонущего мира" / Am Deck der sinkenden Welt. Там Лукени озвучит эту идею прямым текстом: "Мир – это корабль. И этот корабль идет на дно!" / Die Welt ist ein Schiff. Und das Schiff geht unter! Что касается нынешней сцены, то и в ней мотив тонущего мира перекликается с упомянутой легендой о Гамельнском крысолове, который утопил и крыс, и детей.
TEUFELSKREIS WIRD ENGER
Второй припев дуэта содержит меньше конкретных отсылок, но с точки зрения вложенных смыслов не менее насыщен.
"Тени становятся длиннее, а песни - холодными и пронзительными. Порочный круг сужается, но люди верят только в то, во что хотят верить. Тени становятся длиннее. Без пяти двенадцать. Почему же все безмолвствуют?" / Die Schatten werden länger, und die Lieder werden kalt und schrill. Der Teufelskreis wird enger, doch man glaubt nur was man glauben will. Die Schatten werden länger. Es ist fünf vor zwölf. Warum hält jeder still?
Холодные и пронзительные песни, скорее всего, просто перекликаются с дикой макабрической пляской из первого припева, но лично у меня они вызывают еще одну ассоциацию с ирландскими корнями. Речь идет о банши – духе или фейри из ирландского и шотландского фольклора, являющемся в образе пронзительно рыдающей женщины, чей крик, похожий одновременно на плач ребенка и вой диких зверей, предвещает смерть (как будто в "Элизабет" могут возникнуть другие предзнаменования).
Следом в тексте упоминается Teufelskreis - дословно "чертов круг", также "заколдованный круг" и "порочный круг". Так называют замкнутую последовательность событий, которая повторяется раз за разом, усиливая производимый негативный эффект. В повседневной жизни это выражение обычно означает ситуации, из которых человек не может вырваться, так как последствия ситуации являются одновременно и ее причиной. Например, чтобы получить работу по специальности - нужно иметь опыт работы по специальности, но чтобы получить опыт работы - надо сначала получить работу, и так по кругу.
В тексте дуэта образ порочного круга тесно связан с последующим комментарием о том, что люди верят только тому, чему хотят верить (похожую мысль до этого уже озвучивал Лукени в "Китче"). По сути, речь идет о замкнутом круге самообмана, когда жизнь в иллюзиях сужает круг возможности вырваться из этих иллюзий и исправить ситуацию к лучшему.
Ирония судьбы: Рудольф, озвучивающий идею порочного круга самообмана, в конечном счете наступает именно на описанные им грабли: он _хочет_ верить, что Смерть ему друг, и потому принимает его советы на веру, не задумываясь о том, кто есть Смерть в первую очередь и какова его личная заинтересованность в делах кронпринца.
KAISER RUDOLF WIRD DER ZEIT ENTGENGEH’N
По сути, Смерть в этом дуэте снова выступает в роли эха, пусть и не таким очевидным образом, как в «Если я хочу». Он вторит внутреннему голосу что Элизабет (та воспринимает все в штыки и своевольно поступает назло), что Рудольфа (тот, напротив, принимает все на веру) - и это еще раз возвращает нас к риторическому вопросу о природе Смерти: действительно ли это реальное воплощение потусторонней силы - или просто навязчивый образ, отголосок подавленного внутреннего "я", преследующий психологически лабильных и впечатлительных потомков рода Виттельсбахов?
Эхо, как и зеркало, создает двойное дно смыслов: формально повторяя или поддерживая позицию героя, самим повтором чужим голосом оно насмехается над этой позицией, ставит под сомнение, провоцирует - мол, действительно, а тебе не слабо будет? Именно это мы видим здесь: неважно, насколько прав в своих чувствах и мыслях Рудольф – важно то, что Смерть буквально подбивает его на опасные действия, на которые кронпринц сам по себе не мог решиться. "Что тебя удерживает? Это же [подходящий] момент! Хватайся за власть! Сделай это для самозащиты!" / Was hält dich zurück? Dies ist der Augenblick! Greif nach der Macht! Tu es aus Notwehr!
Хорошенькая самозащита - захват власти у родного отца; без крови такие вещи ой как редко обходятся… Только примерно такого результата в конечном итоге и добивается Смерть. Он подбивает кронпринца на заранее проигрышное дело, прекрасно зная его натуру и провоцируя грядущим неуспехом на самоубийство, которое должно наконец-то поразить упрямицу Элизабет.
И финальная строка этого дуэта говорит именно об этом: "Император Рудольф идет навстречу времени" / Kaiser Rudolf wird der Zeit entgegengeh’n. Если сам Рудольф, быть может, воодушевленно верит, что сможет стать императором, который войдет в историю своими свершениями, то его потусторонний друг точно знает, что встреча со временем заканчивается иначе – встречей со Смертью.
Об этом же, к слову, говорит деталь, которая не прописана напрямую в либретто, но визуализирована в венских постановках: являясь Рудольфу, Смерть держит в руках прозрачное переливающееся покрывало. Это саван - не только одежда для усопшего, но и покрывало, которым накрывают тело в гробу. Впервые это прозрачное покрывало появляется в начале второго акта - во время венгерской коронации тени Смерти несут его над императорской четой. В "Длиннее станут тени" оно появляется уже с однозначной привязкой к Рудольфа, чтобы после смертельной пляски "Майерлинг-вальса" укрыть собой труп Рудольфа.
@темы: Elisabeth, Мюзиклы, Стихи и переводы