немного огня – середина пути (с)
Публикация VK
Публикация на Дыбре
БЕСПОКОЙНЫЕ ГОДЫ | RASTLOSE JAHRE
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 8.
/продолжение/
На погружённой во тьму сцене появляется островок света, а в нём – доверенные лица императора, которые приглушёнными голосами обсуждают ситуацию, сложившуюся после того, как императрицу сразил недуг.
читать дальше
ВЕНГЕРСКИЙ АРИСТОКРАТ:
Как же всё неловко…
АРХИЕПИСКОП РАУШЕР:
…Императрица-то больна!
КНЯЗЬ ШВАРЦЕНБЕРГ:
Едет на Мадейру…
ВЕНГЕРСКИЙ АРИСТОКРАТ:
…Ну а платить должна казна!
БАРОН ХЮБНЕР:
Мужу досаждает…
АРХИЕПИСКОП РАУШЕР:
…И потому плывёт туда!
Появляется другой островок света. В нём император Франц Иосиф стоит за конторкой и пишет письмо своей жене. Позади императора его доверенные лица беззвучно продолжают разговор.
ФРАНЦ ИОСИФ:
Мой бедный ангел, надеюсь, утихла боль твоя,
И страстно чаю я увидеть вновь тебя.
ДОВЕРЕННЫЕ ЛИЦА: /одновременно/
Без шумихи
Уезжает,
Лишь бы скрыться
В строгой тайне.
Император Франц Иосиф продолжает молча писать, пока в другой стороне Элизабет, одетая в дорожное платье, спешит пересечь сцену. За ней следуют очевидно изнурённые три придворные дамы и две камеристки, несущие лёгкий багаж.
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ:
Ей не до покоя – гонит нас день и ночь:
Только мы куда прибыли – ей уже надо прочь!
Лишь к морю спустились – в горы нас ждёт подъём.
Сбив дыханье, сбив в кровь ноги, мы вслед за ней бредём.
Мы на ногах с рассвета, вечно туда-сюда,
И, устав, без передышки, дальше бежим всегда.
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Но где она? Кто рядом с ней?
Что радует ей взор?
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ:
Даже на Мадейре короток был постой:
Едет в Пешт, на Корфу, в Лондон, но только не домой!
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Надолго ль там? По нраву ль ей?
И навестит ли двор?
Вскоре Элизабет и её свита исчезают, чтобы продолжить своё торопливое странствие за пределами поля зрения. Тем временем сцену по диагонали пересекает Лукени. Подобно Тилю Уленшпигелю, в руке он держит зеркало с ручкой. Он перерезает дорогу Элизабет, когда та снова перебегает сцену.
ЛУКЕНИ:
Свет мой зеркальце, скажи:
Десять лет уж ото всех бежит?
Пора бы нам задать вопрос ей:
Всё ещё хороша? Или?..
Лукени подносит зеркало к лицу Элизабет. Она жестом приказывает своей парикмахерше Файфалк причесать её. Та повинуется, затем по требованию Элизабет показывает расчёску, тайком убрав с неё волос. Как только Элизабет и её свита продолжают движение, Лукени останавливает Файфалк. Он хватает её за запястье и заставляет раскрыть кулак.
ЛУКЕНИ:
Cosa stai combinando? Седой волос. Che scocciatura!
Заметно постаревший император Франц Иосиф, как и прежде, стоит за своей конторкой. Доверенные лица императора обмениваются новостями об императрице, пребывающей далеко от Вены.
ФРАНЦ ИОСИФ:
Не стало мамы, мой ангел, мне тяжко без тебя.
Рудольфу скоро тридцать; тревожит он меня.
ДОВЕРЕННЫЕ ЛИЦА: /одновременно/
Её хобби – спорт, диеты,
Язык греков и сонеты.
Элизабет и её свита снова в спешке пересекают сцену.
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ и КАМЕРИСТКИ:
Ей не до покоя – гонит нас день и ночь:
Только мы куда прибыли – ей уже надо прочь!
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Но где она? Кто рядом с ней?
Что радует ей взор?
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ и КАМЕРИСТКИ:
Лишь к морю спустились – в горы нас ждёт подъём.
Сбив дыханье, сбив в кровь ноги, мы вслед за ней бредём.
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Надолго ль там? По нраву ль ей?
И навестит ли двор?
Лукени снова выскакивает на дорогу перед императрицей и подносит зеркало к её лицу.
ЛУКЕНИ:
Восемнадцать лет бежит
От пустоты, что её страшит.
Пора бы нам задать вопрос ей:
Всё ещё хороша? Или?..
Элизабет выхватывает зеркало и разбивает его. С едкой ухмылкой Лукени убегает прочь.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Как кривое, потемневшее от времени зеркало, второй акт мюзикла продолжает повторять в искаженных, темных тонах ситуации акта первого, даря нам все новые музыкальные и смысловые репризы. Так, "Беспокойные годы" отчетливо параллелятся со "Стадиями брака": снова конфликт между венценосными супругами, снова Элизабет чувствует себя уязвимой, теряет покой и пытается скрыться от терзающих ее эмоций и мыслей, пока мимо проносятся года, из-за которых до нее пытается докричаться муж.
Эта гонка, бегство от самой себя, была выражена в первой венской постановке максимально прозрачно: помимо незначительных отличий в тексте самих "Беспокойных годов", сама эта сцена в 1992 г. продолжалась коротким эпизодом под названием "Охота" / Jagd, которая в последующих постановках не сохранилась, но которую можно услышать на той же официальной премьерной записи. На мой взгляд, она не дополняет историю принципиально новой информацией, но очень хорошо отражает этот бешеный ритм жизни и метаний Элизабет: не она, на самом деле, ведет охоту, скача впереди нее на разгоряченном коне - нет, она здесь сама в роли загнанного зверя, преследуемого хищной толпой.
Зато в последующих постановках сохранился другой нюанс, намного более важный на мой взгляд и придающий дополнительный вес зеркальности ситуаций первого и второго актов. Репризой здесь являются не просто две песни из разных актов, но и их прямая связка с одной и той же темой, когда звучит строго после этих сцен в обоих актах: "Длиннее станут тени" / "Длиннее стали тени". Увы, Элизабет не выучила свой жизненный урок - и теперь ее ждет его повтор в более жестокой и доходчивой форме.
SIE WILL NACH MADEIRA
Сам факт почти безумных на взгляд окружающих метаний-путешествий Элизабет - это исторический факт. Под предлогом некоей болезни (что само по себе послужило темой для множества спекуляций), из-за которой императрице требуется много солнца и морского воздуха, Елизавета покидала не только Вену, но и саму Австро-Венгрию, даром, что той принадлежало побережье Адриатики со своими курортами. Нет, Елизавета стремилась уехать именно из империи, почувствовать свободу частного лица, недоступную императрице.
Так, Елизавета полюбила посещать Мадейру. Португальская королевская семья предлагала своей гостье поселиться во дворце Сан-Лоренцо, но крепость, являющаяся административным центром и резиденцией генерал-губернаторов, не была мила императрице. Ей Елизавета предпочла виллу Кинта Вижия, намного более простую, но зато с огромным парком и прекрасным видом на море.
Другим любимым местом Елизаветы, где она все больше проводила время, стал греческий остров Корфу, где императрица впоследствии даже построила дворец - Ахиллион, посвящение древнегреческому герою Ахиллесу. Возле этого дворца тоже была большой сад на вершине холма с видом на близлежащие вершины и долины, а также Ионическое море.
Елизавета - и Элизабет - пыталась обрести свободу и покой: где-то с 1865 года она проводила в Вене не более двух месяцев в году, после чего снова начинала чувствовать себя пленницей этикета и обязанностей - и сбегала.
SPIEGLEIN, SPIEGLEIN
Пыталась Элизабет сбежать и от неумолимого хода времени, не щадящего никого, даже самую знаменитую красавицу Европы. Фанатичное увлечение диетами, косметическими процедурами и спортом, о которых уже говорилось в комментариях к другим сценам мюзикла, не помогали настолько, насколько хотелось бы самой Елизавете. И тогда она стала прятаться от окружающих за черными одеждами, шляпками с вуалями и веерами: это можно увидеть даже на сохранившихся фотографиях / дагерротипах.
Лукени самым жестоким образом подмечает этот страх Элизабет перед старением и увяданием красоты, которую она успела сделать своей единственной опорой: он подходит к ней с ручным зеркальцем и приговаривает - "Зеркальце, зеркальце в руке, вот уже десять лет она убегает?" / Spieglein, Spieglein in der Hand, zehn Jahre ist sie jetzt rumgerannt? И эта присказка - прямая отсылка к сказке о Белоснежке / Мертвой царевне, в которой злая мачеха-королева разговаривает с волшебным зеркалом: "Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее в этой стране?".
Увы, у сказочной королевы в соперницах была хотя бы реальная девушка. Элизабет же соперничала с непобедимым призраком - воспоминанием о собственной юности.
К слову, образ зеркала и для Элизабет, и для самого мюзикла является очень знаковым - и не даром оно появляется что в тексте, что в сценических решений венской постановки.Это постоянный образный лейтмотив (чуть ли не основной среди визуальных в постановках).
Для Элизабет он становится знаковым как минимум с "Мне нужно сказать" / Ich will dir nur sagen, когда героиня появляется в своем культовом образе с портрета Винтерхальтера - и с этого момента оказывается заперта в его рамках как в портретной раме и потеряна среди множества зеркал, среди отражений в которых теряет настоящую себя. К тому же, в этой же сцене Смерть, начиная с Вены-2005, появляется именно в зеркале, как отражение души самой Элизабет, и это тоже отражено в ремарках либретто.
Разумеется, когда в "Беспокойных годах" / Rastlose Jahre Лукени подносит зеркало - и там отражается далеко не та юная красавица из первого акта, Элизабет приходит в отчаяние подобно злой королеве из "Белоснежки".
Но настоящим крушением зеркала - немного забегая вперед - для нее становится не буквальное разбитие зеркальца, а гибель Рудольфа, перед которой он поет "Если бы я был твоим зеркалом" / Wenn ich dein Spiegel waer - и на материальном уровне воплощает то, что все искренние стремления и идеалы юности Элизабет разбиты ее взрослой жизнью вдребезги.
RUDOLF WIRD ACHTUNDZWANZING
В тексте этой сцены есть довольно много любопытных моментов, своими контрастами и противопоставлениями усиливающих масштаб душевных метаний Элизабет и заслуживающих внимание как этим фактом, так и точностью перевода (говорю это без ложной скромности). Но с ними, на самом деле, все максимально прозрачно, поэтому внимание я хочу акцентировать на одном незначительном отклонении от оригинала.
Когда Франц Иосиф пишет жене о смерти матери и жалуется на отбившегося от рук сына, то дословно говорит: "Рудольфу скоро двадцать восемь, и он меня измучил" / Rudolf wird achtundzwanzig und er sekkiert mich sehr. Обычно я стараюсь сохранять такие конкретные привязки к датам, но в данном случае решила от нее отказаться, хотя "Рудольфу двадцать восемь" вполне ложится в требуемый размер и ритм.
Дело в том, что здесь мне кажется важным не точный возраст сына, конфликтующего с отцом, а вот это достаточно стереотипное представление о том, что в каком-то конкретном возрасте человек должен "наконец-то" "повзрослеть" и "взяться за ум" (читай - "за ум в моем понимании"). Поэтому я решила использовать здесь менее точное "Рудольфу скоро тридцать", которое, зато подчеркивает этот ужас почтенного отца - "скоро! тридцать! а он все не образумится!".
WO IST SIE JETZT? WAS HAT SIE VOR?
Еще один нюанс, который нагнетает атмосферу эпизода ближе к его концу и также перекликается со "Стадиями брака" из первого акта - это повторение музыкальной темы "Последнего танца" зловещим хором свиты. Говорят они довольно обыденные вещи, связанные с постоянным пребыванием императрицы в разъездах: "Где она теперь теперь? Что планирует делать? Куда еще ее понесет? Как она? С кем она видится? Когда она, наконец, приедет в Вену?" / Wo ist sie jetzt? Was hat sie vor? Wohin will sie nun ziehn? Wie geht es ihr? Wen sieht sie noch? Wann kommt sie mal nach Wien?
Но в этом вся соль: имперская обыденность Вены давно ощущается Элизабет не просто как оковы, а как нечто, что медленно, но неумолимо ее убивает.
IST SIE IMMER NOCH SCHÖN - ODER...?
Наконец, финальный смысловой аккорд сцены - заключительная реплика Лукени: "Восемнадцать лет она бежит в панике от страха перед пустотой впереди. И здесь надо бы еще раз спросить: а она все ещё прекрасна - или?..." / Achtzehn Jahre läuft sie schon panisch der Angst vor dem Nichts davon. Da wird man doch mal fragen dürfen: Ist sie immer noch schön - oder...?
Это еще одна отсылка к "Стадиям брака", когда аналогичную реплику Лукени заканчивал многозначительным намеком на то, что в Будапеште Франца Иосифа и Элизабет уже ждут - и вовсе не довольные и недовольные венгры, а Смерть собственной персоной. В случае "Беспокойных годов" такой намек-отсылка тоже справедлив, ведь далее прозвучит основная тема "Длиннее стали тени".
Однако здесь есть еще один нюанс. Лукени использует формулировку "schön", которая обычно переводится как "красивая", "прекрасная". Но, на мой взгляд, в случае Элизабет это очень узкая трактовка. И в той же сцене "Мы и она" я уже корректировала реплику графа Грюнне: "Вообще я могу понять императора… Ну, как мужчину. Ведь она так хороша!". Поэтому здесь я тоже использовала формулировку "хороша" - для русского языка она более емкая, вмещающая в себя и внешнюю красоту, и силу характера, обаяние, харизму - ведь дело не только в том, что Элизабет _перестала_быть_ молодой и красивой, а в том, что она перестала _ощущать_ себя таковой.
Публикация на Дыбре
БЕСПОКОЙНЫЕ ГОДЫ | RASTLOSE JAHRE
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 8.
/продолжение/
На погружённой во тьму сцене появляется островок света, а в нём – доверенные лица императора, которые приглушёнными голосами обсуждают ситуацию, сложившуюся после того, как императрицу сразил недуг.
читать дальше
ВЕНГЕРСКИЙ АРИСТОКРАТ:
Как же всё неловко…
АРХИЕПИСКОП РАУШЕР:
…Императрица-то больна!
КНЯЗЬ ШВАРЦЕНБЕРГ:
Едет на Мадейру…
ВЕНГЕРСКИЙ АРИСТОКРАТ:
…Ну а платить должна казна!
БАРОН ХЮБНЕР:
Мужу досаждает…
АРХИЕПИСКОП РАУШЕР:
…И потому плывёт туда!
Появляется другой островок света. В нём император Франц Иосиф стоит за конторкой и пишет письмо своей жене. Позади императора его доверенные лица беззвучно продолжают разговор.
ФРАНЦ ИОСИФ:
Мой бедный ангел, надеюсь, утихла боль твоя,
И страстно чаю я увидеть вновь тебя.
ДОВЕРЕННЫЕ ЛИЦА: /одновременно/
Без шумихи
Уезжает,
Лишь бы скрыться
В строгой тайне.
Император Франц Иосиф продолжает молча писать, пока в другой стороне Элизабет, одетая в дорожное платье, спешит пересечь сцену. За ней следуют очевидно изнурённые три придворные дамы и две камеристки, несущие лёгкий багаж.
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ:
Ей не до покоя – гонит нас день и ночь:
Только мы куда прибыли – ей уже надо прочь!
Лишь к морю спустились – в горы нас ждёт подъём.
Сбив дыханье, сбив в кровь ноги, мы вслед за ней бредём.
Мы на ногах с рассвета, вечно туда-сюда,
И, устав, без передышки, дальше бежим всегда.
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Но где она? Кто рядом с ней?
Что радует ей взор?
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ:
Даже на Мадейре короток был постой:
Едет в Пешт, на Корфу, в Лондон, но только не домой!
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Надолго ль там? По нраву ль ей?
И навестит ли двор?
Вскоре Элизабет и её свита исчезают, чтобы продолжить своё торопливое странствие за пределами поля зрения. Тем временем сцену по диагонали пересекает Лукени. Подобно Тилю Уленшпигелю, в руке он держит зеркало с ручкой. Он перерезает дорогу Элизабет, когда та снова перебегает сцену.
ЛУКЕНИ:
Свет мой зеркальце, скажи:
Десять лет уж ото всех бежит?
Пора бы нам задать вопрос ей:
Всё ещё хороша? Или?..
Лукени подносит зеркало к лицу Элизабет. Она жестом приказывает своей парикмахерше Файфалк причесать её. Та повинуется, затем по требованию Элизабет показывает расчёску, тайком убрав с неё волос. Как только Элизабет и её свита продолжают движение, Лукени останавливает Файфалк. Он хватает её за запястье и заставляет раскрыть кулак.
ЛУКЕНИ:
Cosa stai combinando? Седой волос. Che scocciatura!
Заметно постаревший император Франц Иосиф, как и прежде, стоит за своей конторкой. Доверенные лица императора обмениваются новостями об императрице, пребывающей далеко от Вены.
ФРАНЦ ИОСИФ:
Не стало мамы, мой ангел, мне тяжко без тебя.
Рудольфу скоро тридцать; тревожит он меня.
ДОВЕРЕННЫЕ ЛИЦА: /одновременно/
Её хобби – спорт, диеты,
Язык греков и сонеты.
Элизабет и её свита снова в спешке пересекают сцену.
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ и КАМЕРИСТКИ:
Ей не до покоя – гонит нас день и ночь:
Только мы куда прибыли – ей уже надо прочь!
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Но где она? Кто рядом с ней?
Что радует ей взор?
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ и КАМЕРИСТКИ:
Лишь к морю спустились – в горы нас ждёт подъём.
Сбив дыханье, сбив в кровь ноги, мы вслед за ней бредём.
ФРАНЦ ИОСИФ, ЛЕЙБ-МЕДИК, АДЪЮТАНТ, ОБЕРГОФМЕЙСТЕР, КАМЕРГЕР: /одновременно/
Надолго ль там? По нраву ль ей?
И навестит ли двор?
Лукени снова выскакивает на дорогу перед императрицей и подносит зеркало к её лицу.
ЛУКЕНИ:
Восемнадцать лет бежит
От пустоты, что её страшит.
Пора бы нам задать вопрос ей:
Всё ещё хороша? Или?..
Элизабет выхватывает зеркало и разбивает его. С едкой ухмылкой Лукени убегает прочь.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Как кривое, потемневшее от времени зеркало, второй акт мюзикла продолжает повторять в искаженных, темных тонах ситуации акта первого, даря нам все новые музыкальные и смысловые репризы. Так, "Беспокойные годы" отчетливо параллелятся со "Стадиями брака": снова конфликт между венценосными супругами, снова Элизабет чувствует себя уязвимой, теряет покой и пытается скрыться от терзающих ее эмоций и мыслей, пока мимо проносятся года, из-за которых до нее пытается докричаться муж.
Эта гонка, бегство от самой себя, была выражена в первой венской постановке максимально прозрачно: помимо незначительных отличий в тексте самих "Беспокойных годов", сама эта сцена в 1992 г. продолжалась коротким эпизодом под названием "Охота" / Jagd, которая в последующих постановках не сохранилась, но которую можно услышать на той же официальной премьерной записи. На мой взгляд, она не дополняет историю принципиально новой информацией, но очень хорошо отражает этот бешеный ритм жизни и метаний Элизабет: не она, на самом деле, ведет охоту, скача впереди нее на разгоряченном коне - нет, она здесь сама в роли загнанного зверя, преследуемого хищной толпой.
Зато в последующих постановках сохранился другой нюанс, намного более важный на мой взгляд и придающий дополнительный вес зеркальности ситуаций первого и второго актов. Репризой здесь являются не просто две песни из разных актов, но и их прямая связка с одной и той же темой, когда звучит строго после этих сцен в обоих актах: "Длиннее станут тени" / "Длиннее стали тени". Увы, Элизабет не выучила свой жизненный урок - и теперь ее ждет его повтор в более жестокой и доходчивой форме.
SIE WILL NACH MADEIRA
Сам факт почти безумных на взгляд окружающих метаний-путешествий Элизабет - это исторический факт. Под предлогом некоей болезни (что само по себе послужило темой для множества спекуляций), из-за которой императрице требуется много солнца и морского воздуха, Елизавета покидала не только Вену, но и саму Австро-Венгрию, даром, что той принадлежало побережье Адриатики со своими курортами. Нет, Елизавета стремилась уехать именно из империи, почувствовать свободу частного лица, недоступную императрице.
Так, Елизавета полюбила посещать Мадейру. Португальская королевская семья предлагала своей гостье поселиться во дворце Сан-Лоренцо, но крепость, являющаяся административным центром и резиденцией генерал-губернаторов, не была мила императрице. Ей Елизавета предпочла виллу Кинта Вижия, намного более простую, но зато с огромным парком и прекрасным видом на море.
Другим любимым местом Елизаветы, где она все больше проводила время, стал греческий остров Корфу, где императрица впоследствии даже построила дворец - Ахиллион, посвящение древнегреческому герою Ахиллесу. Возле этого дворца тоже была большой сад на вершине холма с видом на близлежащие вершины и долины, а также Ионическое море.
Елизавета - и Элизабет - пыталась обрести свободу и покой: где-то с 1865 года она проводила в Вене не более двух месяцев в году, после чего снова начинала чувствовать себя пленницей этикета и обязанностей - и сбегала.
SPIEGLEIN, SPIEGLEIN
Пыталась Элизабет сбежать и от неумолимого хода времени, не щадящего никого, даже самую знаменитую красавицу Европы. Фанатичное увлечение диетами, косметическими процедурами и спортом, о которых уже говорилось в комментариях к другим сценам мюзикла, не помогали настолько, насколько хотелось бы самой Елизавете. И тогда она стала прятаться от окружающих за черными одеждами, шляпками с вуалями и веерами: это можно увидеть даже на сохранившихся фотографиях / дагерротипах.
Лукени самым жестоким образом подмечает этот страх Элизабет перед старением и увяданием красоты, которую она успела сделать своей единственной опорой: он подходит к ней с ручным зеркальцем и приговаривает - "Зеркальце, зеркальце в руке, вот уже десять лет она убегает?" / Spieglein, Spieglein in der Hand, zehn Jahre ist sie jetzt rumgerannt? И эта присказка - прямая отсылка к сказке о Белоснежке / Мертвой царевне, в которой злая мачеха-королева разговаривает с волшебным зеркалом: "Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее в этой стране?".
Увы, у сказочной королевы в соперницах была хотя бы реальная девушка. Элизабет же соперничала с непобедимым призраком - воспоминанием о собственной юности.
К слову, образ зеркала и для Элизабет, и для самого мюзикла является очень знаковым - и не даром оно появляется что в тексте, что в сценических решений венской постановки.Это постоянный образный лейтмотив (чуть ли не основной среди визуальных в постановках).
Для Элизабет он становится знаковым как минимум с "Мне нужно сказать" / Ich will dir nur sagen, когда героиня появляется в своем культовом образе с портрета Винтерхальтера - и с этого момента оказывается заперта в его рамках как в портретной раме и потеряна среди множества зеркал, среди отражений в которых теряет настоящую себя. К тому же, в этой же сцене Смерть, начиная с Вены-2005, появляется именно в зеркале, как отражение души самой Элизабет, и это тоже отражено в ремарках либретто.
Разумеется, когда в "Беспокойных годах" / Rastlose Jahre Лукени подносит зеркало - и там отражается далеко не та юная красавица из первого акта, Элизабет приходит в отчаяние подобно злой королеве из "Белоснежки".
Но настоящим крушением зеркала - немного забегая вперед - для нее становится не буквальное разбитие зеркальца, а гибель Рудольфа, перед которой он поет "Если бы я был твоим зеркалом" / Wenn ich dein Spiegel waer - и на материальном уровне воплощает то, что все искренние стремления и идеалы юности Элизабет разбиты ее взрослой жизнью вдребезги.
RUDOLF WIRD ACHTUNDZWANZING
В тексте этой сцены есть довольно много любопытных моментов, своими контрастами и противопоставлениями усиливающих масштаб душевных метаний Элизабет и заслуживающих внимание как этим фактом, так и точностью перевода (говорю это без ложной скромности). Но с ними, на самом деле, все максимально прозрачно, поэтому внимание я хочу акцентировать на одном незначительном отклонении от оригинала.
Когда Франц Иосиф пишет жене о смерти матери и жалуется на отбившегося от рук сына, то дословно говорит: "Рудольфу скоро двадцать восемь, и он меня измучил" / Rudolf wird achtundzwanzig und er sekkiert mich sehr. Обычно я стараюсь сохранять такие конкретные привязки к датам, но в данном случае решила от нее отказаться, хотя "Рудольфу двадцать восемь" вполне ложится в требуемый размер и ритм.
Дело в том, что здесь мне кажется важным не точный возраст сына, конфликтующего с отцом, а вот это достаточно стереотипное представление о том, что в каком-то конкретном возрасте человек должен "наконец-то" "повзрослеть" и "взяться за ум" (читай - "за ум в моем понимании"). Поэтому я решила использовать здесь менее точное "Рудольфу скоро тридцать", которое, зато подчеркивает этот ужас почтенного отца - "скоро! тридцать! а он все не образумится!".
WO IST SIE JETZT? WAS HAT SIE VOR?
Еще один нюанс, который нагнетает атмосферу эпизода ближе к его концу и также перекликается со "Стадиями брака" из первого акта - это повторение музыкальной темы "Последнего танца" зловещим хором свиты. Говорят они довольно обыденные вещи, связанные с постоянным пребыванием императрицы в разъездах: "Где она теперь теперь? Что планирует делать? Куда еще ее понесет? Как она? С кем она видится? Когда она, наконец, приедет в Вену?" / Wo ist sie jetzt? Was hat sie vor? Wohin will sie nun ziehn? Wie geht es ihr? Wen sieht sie noch? Wann kommt sie mal nach Wien?
Но в этом вся соль: имперская обыденность Вены давно ощущается Элизабет не просто как оковы, а как нечто, что медленно, но неумолимо ее убивает.
IST SIE IMMER NOCH SCHÖN - ODER...?
Наконец, финальный смысловой аккорд сцены - заключительная реплика Лукени: "Восемнадцать лет она бежит в панике от страха перед пустотой впереди. И здесь надо бы еще раз спросить: а она все ещё прекрасна - или?..." / Achtzehn Jahre läuft sie schon panisch der Angst vor dem Nichts davon. Da wird man doch mal fragen dürfen: Ist sie immer noch schön - oder...?
Это еще одна отсылка к "Стадиям брака", когда аналогичную реплику Лукени заканчивал многозначительным намеком на то, что в Будапеште Франца Иосифа и Элизабет уже ждут - и вовсе не довольные и недовольные венгры, а Смерть собственной персоной. В случае "Беспокойных годов" такой намек-отсылка тоже справедлив, ведь далее прозвучит основная тема "Длиннее стали тени".
Однако здесь есть еще один нюанс. Лукени использует формулировку "schön", которая обычно переводится как "красивая", "прекрасная". Но, на мой взгляд, в случае Элизабет это очень узкая трактовка. И в той же сцене "Мы и она" я уже корректировала реплику графа Грюнне: "Вообще я могу понять императора… Ну, как мужчину. Ведь она так хороша!". Поэтому здесь я тоже использовала формулировку "хороша" - для русского языка она более емкая, вмещающая в себя и внешнюю красоту, и силу характера, обаяние, харизму - ведь дело не только в том, что Элизабет _перестала_быть_ молодой и красивой, а в том, что она перестала _ощущать_ себя таковой.
@темы: Elisabeth, Мюзиклы, Стихи и переводы