немного огня – середина пути (с)
Закрытие гастрольной версии, дерньер Руслана Герасименко
Немного ностальгии об истории знакомства с ПИ и гастрольной постановкой в частностиДо "Последнего испытания" я и подумать не могла, что смогу сходить на один спектакль 11 (!) раз (ПредПИ; 5 спектаклей Леге - первые четыре с разными комбинациями кастов Герасименко-Ханпира, Егоров-Минина, Круглов-Григорьева, Герасименко-Минина, а также закрытие Леге; 4 раза на гастрольной - премьера в Нижнем Новгороде, дважды в Москве в декабре 2015 года - я видела Бурлюкало в роли Крисании!111, в мае 2016 года и теперь закрытие в ноябре 2017 года), плюс постоянно отслеживала то, что всплывала на видео. За проектом я следила чуть ли не с аудиозаписи, а за постановкой гастрольной версии и подавно, принимая участие во всех краудах. В общем, я тот маньяк, который душой прикипел именно к проекту и конкретному касту (хотя, безусловно, у меня есть свои предпочтения), и огромную часть моего интереса к ПИ составляет интерес к самой постановке, режиссуре, оформлению, концепту.
Гастрольная постановка в режиссуре Руслана Герасименко "додала" мне все этого в полном объеме уже на первом (втором, если считать генпрогон в Москве) показе в Нижнем Новгороде - у меня есть подробнейший отзыв о том спектакле. Да, были какие-то возможные недоработки - и постановочная команда на протяжении всех двух проката постоянно работала над спектаклем. Были и удачные находки, и спорные. Чаще всего менялись, на моей памяти, "Искушение состраданием" и "Арена", а также "Танго со смертью" и пролог/эпилог. Появлялись и исчезали персонажи: мать близнецов Маджере и летописец Астинус. Пожалуй, Астинус доставил больше всего проблем при постановке: в "каноничном" (см. аудио 2009 года) виде ПИ было невозможно без рассказчика и его комментариев, в то время как динамичная постановка требовала более проработанных и просто измененных в соответствии с концептом связок между сценами. Полностью избавиться от этого персонажа-функции не удавалось, и так рассказчиком стал Король-Жрец - с вводом на эту роль Федора Воскресенского, исполнявшего партию также в аудиозаписи 2009 года. В мае 2016 года я писала об этом и своих противоречивых впечатлениях. Сменился концепт персонажа, сместились акценты в истории, возникли определенные вопросы... По этой причине я решила "повременить" с походом на запись фильма-спектакля и весенним показами, дождалась выхода фильма, а потом - как гром среди ясного неба известие о закрытии гастрольной постановки.
Ууу, вот это паника поднялась в среде поклонников
Впрочем, быстро прояснилось, что это точка лишь в нынешнем этапе развития проекта, у команда далеко идущие планы и все такое. Однако в существующем виде постановка все же действительно должна была предстать перед нами в последние два раза, а помимо закрытия в эти дни должны были случиться и дерньеры Руслана Герасименко в роли Рейстлина и Елены Ханпиры в роли Крисании.
Разумеется, мы с Леди Ви. не могли пропустить этого - и не только мы. Из почти 600 мест остались пустыми не больше десятка: билеты разлетелись как горячие пирожки, хотя поначалу и высказывались сомнения в спросе на них при более высокой, чем обычно, цене.
В общем, это был лучший показ гастрольной постановки "Последнего испытания".
читать дальшеДа, разумеется, закрытие - это всегда мероприятие с особой атмосферой, ведь здесь нет случайных людей. Но в данном случае действительно "все знаки на небе сошлись" - это было круто и технически, и эмоционально, и вообще во всех планах, и даже мелкие косяки вроде осветителя, который в начале забыл подсветить прожектором фигуру Даламара на фоне занавеса, совершенно не бросались в глаза - на таком драйве все происходило.
Техническая составляющая в этот раз действительно не подкачала. Обычно ПИ не везет на звукорежиссеров#явыжилвнижнем (и почему-то особенно спектаклям с Рейстлином-Русланом, Евгению везет больше оО), да из залов были в основном далекие от идеала ДК МИИТ и КЦ Москвич. Но в этот раз все происходило в новехоньком Кинохолле ВГИК, и я адски жалела о том, что ПИ не показывали в этом зале с самого начала. Звук! Да, 18 числа порой было громковато, но больше никаких проблем - ни отключающихся микрофонов, ни фонящих колонок, ничего подобного. Черт побери, да в этот раз удалось насладиться не только игрой любимых артистов, но и прекрасной музыкой Антона Круглова. Я как будто заново услышала и открыла ее для себя, особенно сцены в Истаре (об этом, впрочем, стоит рассказать отдельно). Свет (за исключением уже упомянутого), размеры сцены, ее высота, наклон в зрительном зале - ничто не мешало просмотру. И да, проекции! В этот раз можно было рассмотреть постановку практически во всех деталях, тех самых театральных мелочах и общих планах, которые - увы - не вошли в фильм-спектакль.
Все артисты были в ударе, и особенно это чувствовалось в Руслане Герасименко. Черт возьми, я снова увидела того харизматичного, немного по-трикстерски лукавого чародея с этаким обаянием змея-искусителя, который когда-то меня так поразил! Было видно, что на закрытии Руслан позволил себе сложить тяжкий крест режиссера, обязанного следить за всем и всеми, и просто наслаждаться своим последним (надеемся, что на ближайший сезон) выходом в роли - о чем он сам впоследствии упоминал в стриме.
Впрочем, об артистах я тоже еще выскажусь отдельно, подробно, по персоналиям. Сейчас же мне хочется сказать о том главном, что сделало этот показ гастрольной постановки лучшим.
Он наконец-то полностью сложился. Все находки наконец-то сложились в единое целой, в этот паззл-концепт. Что-то вернулось к истокам, что-то еще раз изменили - и попали в яблочко. В первую очередь это касается линии Истара и Короля-Жреца как рассказчика. Я возмущалась таким ходом и не одобряла его трактовку персонажа, но в этот раз все сложилось идеально и не в малой степени благодаря прекрасному ходу - проекциям из фильма-спектакля в те моменты, когда Король-Жрец выступает не как реальный человек, а тень, призрак, предающийся воспоминаниям и рассказывающий нам историю Рейстлина Маджере. Первый акт вообще был изумителен: обычно он кажется скучноватым и растянутым на фоне насыщенных событиями и мороками Бездны второго акта, но в этот раз прошел на таком нерве, что держал зал в напряжении до самого конца. Вот вроде мало что поменялось, но эффект просто потрясающий.
Затронули изменения не только Истар. Спектакль вернулся к истокам: нет черно-белой шахматной доски, закольцовывающей пролог и эпилог. Есть черный маг Рейстлин Маджере и история его победы и поражения, того, как он создал себя магией и волей - и как ими же погубил себя. Нет призрачного образа Розамун Маджере: единственная "мать", которую знает чародей - "Темная мать" Такхизис, к груди которой он ребенком льнет в начале "Танго со смертью". И да, "Танго со смертью" тоже стало таким, каким я его полюбила - с черной фигурой Такхизис, танцующей среди призраков-воспоминаний Рейстлина, которые равнодушно проплывают мимо него, так боящегося и людей, и одиночества. И, разумеется, финал. Я считаю, что именно "Властелин ничего" - та единственно верная финальная точка для "Последнего испытания", и резко падающая на Рейстлина темноте на последнем "Поздно!" - это именно та оглушительная тишина, которая нужна зрителю, чтобы проникнуться и осмыслить историю в полной мере.
Что же касается артистов...
Состав - 18.11.2017:
Рейстлин - Руслан Герасименко
Крисания - Елена Ханпира
Такхизис - Дарья Бурлюкало
Карамон - Евгений Аксенов
Король-Жрец - Федор Воскресенский
Даламар - Сергей Смолин
Пар-Салиан - Денис Давыдов
Суккуб - Александра Штолина
Каюсь, сил моих хватит рассказать только о главных героях того вечера лично для меня, хотя все артисты большие молодцы, и неупоминание/краткость рассказа не означает, что мне они чем-то не понравились в этом спектакле.
Рейстлин - Руслан ГерасименкоРейстлин - Руслан Герасименко. Как я уже упоминала, Руслан наконец-то почувствовал себя свободным на сцене и додал залу того Рейстлина, который так полюбился многим со времен премьеры - как Леге, так и гастрольной постановки =) Идеальное для меня сочетание: преемственность, близость к старым трактовкам персонажа, характерные детали образа - и развитие, что самого образа, что его исполнения.
Рейстлин Маджере в исполнении Руслана Герасименко - харизматик, кукловод, игрок и именно _чародей_. Сложно передать на театральной сцене фэнтезийность и профессию героя, но Руслану это удается: движениями, жестами, интонациями... Ему прекрасно даются "магические" сцены благодаря осознанности всего вышеперечисленного: жесты совершаются не для красоты, а для магии. "Я выкликнул - ты откликнулась" и все такое прочее. Откликается не только Крисания: окружающие Рейстлина тени как воплощение магии, безликая толпа Истара, армия у Замана и сам зритель. Но даже больше: в Рейстлине Руслана чувствуется, что он _сам_ одержим магией. Честно скажу, что в его образ я влюбилась на премьере Леге Артис именно на "Детстве чародея" - и магия этого действа в исполнении Руслана сохраняется до сих пор.
Эта болезненная страсть к магии вплоть до саморазрушения и растворения в этой самой магии - она, пожалуй, сродни вере Крисании и ее "Игре с огнем". И она отбрасывает тень на остальные черты характера Рейстлина. Это взрослый человек, познавший именно темную сторону жизни, одновременно сломленный и несломленный ею: свои слабости он обратил в силу, но в ней своей уязвимости уже не увидел. Интересно сочетание в нем рассудка и эмоций. Он из тех, кто знает "как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой смерть" (с) - или выплавить из сочувствия к слабым, жалости к врагу и жажды славы Крисании любовь как ключ к Вратам. Годы научили Рейстлина относиться к человеческим чувствам как к ингредиентам в алхимической реторте: он знает, как произвести нужное впечатление, умеет это делать и не стесняется этим умением пользоваться. Он лжет, не обманывая, прячет истинные чувства за другими истинными чувствами. Такова "Встреча у летописца", когда он с легкой насмешкой, почти по-трикстерски лукаво подкалывает Крисанию и увлекает ее в казуистическую дискуссию. О, он так и подначивает Крисанию, и я прекрасно понимаю, как она могла углядеть в чародее того, кто жаждет спасения.
Этот Рейстлин действует продуманно, его план многовариантен и рассчитан на много шагов вперед, но за всем этим стоит Идея - именно так, с большой буквы. Идея, в которой Рейстлин нашел опору, чтобы собрать нового, сильного себя из тех осколков-слабостей. Об этом - "Ария чародея", об этом - "Отречение", когда Идея, воплощенная магией, построенная на обмане и самообмане, рушится прямо под ногами Рейстлина. В этом плане они все друг друга стоит - Рейстлин, Крисания, Король-Жрец. Серьезно, в этот раз я словила столько интересных параллелей! И в них наглядно проявляется то, что Рейстлин, помимо прочего, рисковый игрок. Ему важен результат, он делает все, чтобы достичь его, но при этом он получает удовольствие от процесса утонченной игры и столкновения с достойным противником. Интересен момент в диалоге с Королем-Жрецом, когда он сначала смешливо говорит "Ты льстишь мне: она еще не согласилась открыть мне Врата.", как будто речь идет об игре или пари, но потом внезапно меняет риторику: "Но что, если она действительно избрана богами, чтобы избавить мир от зла?". Король-Жрец отметает этот вариант практически в ярости, для него он абсолютно нереален, но для Рейстлина? Я полагаю, что эта мысль пришла ему в голову неспроста: разумом он не признает ее возможности, но в глубине души теплится неосознанная надежда. Тот самый тлеющий огонь желания любить и быть любимым, который, разгораясь в "Соблазнении", так напугает Рейстлина в "О любви", когда, замеченное Такхизис, это чувство сразу же превращается в слабость в глазах чародея. Этот страх так силен, что ему и в голову не приходит, что в словах богини есть зерно истины, а любовь из уязвимости может стать силой, настоящей дорогой к пьедесталу богов. Этот страх так силен, что в "Кошмарах" сломает Рейстлина - вплоть до того, что в "Отречении" и "Властелине Ничего", несмотря на слова и попытки что-то сделать, в голосе его будет звучать тоска обреченного человека, который на самом деле действительно понял, что все кончено.
Крисания - Елена ХанпираКрисания - Елена Ханпира. Мне по-своему нравятся все четыре Крисании, уже успевшие сыграть в ПИ, но по прошествии нескольких сезонов могу честно признаться, что именно Крисания Елены Ханпиры мне нравится больше всего. Не как человек - как человек эта Крисания полна недостатков, но в этом и смысл - в "Последнем Испытании" все не без греха, и именно поэтому как образ, характер, символ она невероятно хороша. И нет, я не была поклонницей исполнения Еленой этой роли в оригинальной аудиоверсии, если не сказать больше. Но вживую она звучит совершенно иначе, а три сезона позволили в полной мере раскрыть драматическую составляющую образа, и в сочетании с вокалом, грудным голосом это производит ошеломляющее впечатление. А уж как хорошая в этот раз была "Изида под покрывалом"! Елена додала и хтоничности, и жуткости, и соблазнительности - это была Крисания и ее любовь такими, какими их видел Рейстлин: соблазнительно, упоительно и умопомрачительно до потери контроля над собой и страха от собственной бессилия перед чувствами. Это действительно было "смерть и рожденье", "какой меня видишь - такой к тебе выйду: погибельной страстью - любовью и жизнью" - Крисания-Ханпира и Такхизис-Бурлюкало словно бы перетекали одна в другую, и это была именно Крисания, а не Такхизис, кто произносил самые страшные слова - "предсмертный твой крик я", "я недра земные", "смрадная Бездна", "я смерть твоя Рейстлин"... Не желая обидеть других исполнительниц роли, я все же считаю, что именно Елена Ханпира в наибольшей степени раскрывает все, самые разные грани характера и этапы жизненного пути свой героини.
Она предстает перед нами - "дочь Паладайна, светлая Крисания, прославленная верою своей". Гордая, холодная, надменная, исполненная высокого предназначения - чтобы в финале предстать мученицей по собственной глупости, исполненной уже чужого и не такого высокого предназначения. Но до этого еще далеко. Во "Встрече у летописца" она горда, верит в знак Паладайна и легко "заглатывает наживку", как впоследствии скажет Такхизис: ей хочется признания, славы, триумфального доказательства своей правоты и праведности. Гордыня - это о Крисании. Скрываемые за холодной жреческой горделивостью страстность, пылкость, запальчивость - это о Крисании. Ее "Игра с огнем" - квинтэссенция внутреннего огня, и Крисания действительно играет с ним, балансируя на тонкой грани со жреческой экзальтированностью и даже одержимостью. Пожалуй, это моя самая любимая сцена в исполнении Елены Ханпиры - пробирает до дрожи и порой становится действительно жутко, когда жрица почти маниакально взывает об испытании огнем, уже встав на путь саморазрушения. Это первый тревожный звоночек того, что после Истара, разочаровавшись в своей вере в Паладайна и Короля-Жреца как его земного наместника, перенесет свою веру на Рейстлина Маджере.
Хотя это будет отнюдь не быстро и не просто. Потому что в Истаре ее ломают - так сильно, как не смогли бы сломить кошмары Бездны сами по себе. (Меня даже начало посещать подозрение, что именно для этого Рейстлин назначил ей встречу именно в Истаре.) Поначалу психологическая ломка Крисании, превращение гордой жрицы в загнанную, потерянную жертву казалось мне не очень верным ходом - в памяти жил оригинальный "Спор Крисании с Королем-Жрецом" и первые прочтения "Искушения состраданием", которое тоже было равноправной конфронтацией двух духовных лидеров. Но в этот раз я прониклась концептом, глубиной ужаса, испытываемого Крисанией. К тому же, намек для этого был заложен изначально: когда восхищенная Истаром Крисания, не сумев убедить Рейстлина и не вняв его увещеваниям в "Прокуроре", сливается с фанатичной толпой. Истар - воплощение того, о чем она мечтала. Светлый город-храм, братья по вере, великодушный и справедливый пастырь Король-Жрец - и место в его свите для нее, и признание, слава, триумф тоже для нее. Все абсолютно правильно, поэтому Крисании не хочется видеть изъянов в Истаре и его правители, и она упрямо закрывает глаза и затыкает уши, не желая слушать ядовитую правду из уст чародея. По этой же причине она малодушно смотрит на гонения и пытку Карамона, уже теряясь и пугаясь, но все же не решаясь пойти наперекор авторитету Короля-Жреца. Бледнея, дрожа, теряя своему непоколебимую уверенность, она дрожащими руками повторяет принятый в Истаре жест веры вслед за Королем-Жрецом и его свитой. И только ария несломленного даже пытками Карамона "О братстве" ломает в ней эти хрустальные сцены, "доброе" перевешивает "светлое" в Крисании, и она бросает вызов Королю-Жрецу. Но чуда не случается, законы вознагражденной добродетели не работают, и жрица получает предательский удар в спину от братьев по вере, которые, ослепленные фанатизмом, едва не забивают ее за кощунственные оскорбления своего пастыря, пропустив мимо ушей обличение. Это страшная сцена, и Елена Ханпира играет ее так, что веришь, что на нее не просто напала обезумевшая ожесточенная толпа, а что эта толпа разбила вдребезги ее мир.
В ней еще теплится искра понимания того, что является правильным и достойным, что нужно отстаивать любой ценой, но теперь эту искру в любой момент готов загасить парализующий страх перед вкрадчивой тиранией Короля-Жреца. Об этом - "Искушение состраданием" со стороны Крисании. Сломленная, запуганная, обессиленная, она загнанно повторяет жест веры и позволяет снова облечь себя в золотое жреческое одеяние, но теперь оно душит ее, а не дарит ощущение полета - и она все-таки находит в себе силы сорвать его, сбросить, остаться верной своим принципам. В этот момент ее поддерживает то, что продолжает верить, что поступает правильно и своими мучениями защищает невиновного. Но это очевидно и для Короля-Жреца, который не намерен позволять ей становиться мученицей, о чем прямо говорит Рейстлину во время "Арены". Как может Крисания сохранить осколки своей веры, если даже самое праведное с ее точки зрения решения пожертвовать собой, отстаивая основные истины, приводит к тому, что кто-то за них все же должен умереть. И неважно, будет это человек Карамона или безвестный минотавр: в глазах истинной дочери Паладайна ценность имеет каждая жизнь. Тем больше ее ужас, что одной жертвой их столкновение с Королем-Жрецом не заканчивается: начинается "Месса", и в огне гибнут все, кроме нее и близнецов Маджере. Запорошенные пеплом, еще едва тлеющие руины Истара - это руины души прежней Крисании.
В этот момент она идет за Рейстлином еще не потому, что уверовала в него, просто "Но за кем идти, если пастыря нет?". Это машинальные поступки, идти, чтобы идти, а куда - неважно. Она не решила помочь ему с открытием Врат, но позволяет увести с собой к Заману. У нее больше нет враждебности и предубеждения против черного мага, но и доверия тоже нет - доверия у нее нет ни к кому, о чем она сама говорит. Она по-прежнему не одобряет убийств, но также и черной магии: Крисания с ужасом смотрит, как после штурма Рейстлин поднимает свою армию. Но в то же время она помнит, что в Истаре он предупреждал ее об опасности, и потому позволяет ему рассказать, а себе выслушать историю о "Детстве чародея". Она еще не верит ему, но в душе заронено зерно сочувствия и понимания. В нем она находит отражение собственного разочарования и попытку изменить этот несовершенный мир. Своим рассказом, обманчивой откровенностью планов, словами "ты избранна - других достойных нет" Рейстлин не просто соблазняет жрицу - он, как ни парадоксально, исцеляет ее душу от страшной раны, нанесенной в Истаре, вселяет в нее веру, возвращает опору. "Соблазнение" - оно многогранное, и одна из его граней - о том, как две побитые жизнью, разочаровавшиеся души стремятся найти в друг друге опору, поддержку. И любовь могла бы стать для них этой поддержкой - если бы не страхи Рейстлина и Крисании. Первый боится показаться слабым и принять любовь, а вторая - вновь обмануться и увидеть истинное лицо того, которому вместе с верой вручила и собственную жизнь. Ей проще признать недостойной себя, спрятаться за самоуничижением и раствориться в экзальтированной вере-любви ("Присяга"). И, хотя любовь эта не без изъяна, все же в этом отношении Крисания честнее с собой, чем Рейстлин, и эта любовь дает ей не только открыть Врата, но и пройти Бездну и спасти чародея. Хотя плоды ей все же придется пожинать, и после второго предательства своей веры Крисания уже не в состоянии оправится - окончательно сломленная, она остается лежать в Бездне.
Такхизис - Дарья БурлюкалоТакхизис - Дарья Бурлюкало. Это любовь с первого взгляда, в которой я подробнейшим образом признавалась еще после спектакля в Нижнем Новгороде. Дарья неизменно прекрасна в образе Такхизис, действительно божественна по всем параметрам, и слушать ее - одно удовольствие, и смотреть на нее можно бесконечно. В этот же раз в образ добавилась какие-то новые краски. Мне кажется, после родов у Дарьи немного изменился голосом, во всяком случае, звучала она по-новому - чуть ниже, более по-грудному. По-роковому в обоих смыслах слова. И вот это звучание, чуть изменившиеся интонации каким-то образом сблизили ее исполнение с характером, созданным Хелависой. Все же Дарья была более легкой, изящной и соблазнительной змеей-искусительницей, а сейчас - я увидела и услышала дракона. Она стала... ну, не взрослее - для вечной темной богини это неподходящая характеристики, но стала ближе не к Соблазнительнице, а к Темной матери - жестокой, пугающей, но по-своему мудрой.
В остальном же, на самом деле, я могу только повторить свои слова из старого отзыва. В Такхизис Дарьи есть и величественная отрешенность, и ядовитая насмешливость, и мудрость, и женская игривость, и столь же женская жестокость – воплощенная Изида. Нечто большее, чем просто полюс силы или неприкосновенный идол. Такхизис-Бурлюкало внушает страх не тем, что величественно восседает на троне где-то в жуткой Бездне по ту сторону Врат, о нет – как и всякая хтонь, она страшна тем, что всегда рядом – в Бездне, существующей в душе каждого человека. Она дурманит, сводит с ума и как-то незаметно ставит свою жертву в цугцванг, когда любой шаг – это шаг к краю Бездны, а Бездна - она в каждой человеческой душе.
Король-Жрец - Федор ВоскресенскийКороль-Жрец - Федор Воскресенский. Хотя Воскресенский - часть аудиоканона ПИ, в театральной постановке я сумела воспринять его далеко не сразу. Мне субъективно ближе была трактовка и исполнение Алексея Толстокорова, да и Дениса Давыдова тоже - они оба воплощали своего героя как искренне заблуждающегося. Но образ Федора Воскресенского кардинально отличается от них именно тем, что его Король-Жрец сознательно манипулирует своей паствой и прекрасно осознает свои поступки. Первым можно посочувствовать, этому - уже сложнее. Тем более, случившаяся параллельно вводу Федора на роль трансформация образа и концепта постановки, связанная с передачей Королю-жрецу еще и функции рассказчика, заметно усложнила задачу восприятия персонажа. Плюс возникала фактологическая проблема: ладно уж первый акт, но как Король-Жрец, погибший в Истаре, мог рассказывать нам второй акт?
Завершающие показы гастрольной постановки расставили все точки над i - и в образе Федора Воскресенского, и в воплощении задумки с рассказчиком. И оба эти аспекта тесно переплетены между собой.
С одной стороны, немного досадно, что не удалось напоследок увидеть в гастрольке Алексея Толстокорова, но обусловлено это было техническим ограничением, которое живо искупило все на уровне концепта: рассказчиком был не столько Король-Жрец, сколько его образ, призрак, если хотите - он не появлялся в этим мгновения на сцене воплоти. Вместо него транслировалась проекция соответствующих сцен из фильма-спектакля - и это произвело протрясающий и очень правильный эффект. Мы не видим настоящего человека, мы видим свое представление о том, каким должен быть Король-Жрец, с сожалением рассказывающий историю черного мага - просветленный, сердечный, отзывчивый пастырь в простых белых одеждах. Возвышенный, но простой образ не от мира сего, которым мы проникаемся на протяжении первой половины первого акта - и наконец-то встречаем его во плоти.
И вот эта смена, кхм, пласта реальности - она сама по себе очень эффектна. Зритель буквально чувствует себя Крисанией, которая столько слышала об этом человеке - и вот видит его во плоти перед собой, но до конца не может поверить в это. Он стоит в белых одеждах, из-за спины его льется свет, и потому мы еще не видим лица - но видим фигуру, величественную, как и полагается наместнику Паладайна на земле. Он все еще в простой белой хламиде, но воспринимается уже не только как добрый проповедник, прямая аллюзия на Христа - появляется в его образе что-то от таких классических, толкиновских эльфийских владык. До этого спектакля я бы первая возмутилась и сказала бы, что это совершенно постороннее, ненужное, но на самом деле это было безумно уместно. Он позиционирует себя как отзывчивый и заботливый пастырь, но паства не может воспринимать его только так, она благоговеет перед ним именно как перед владыкой, не понимая, что становится кроликом перед удавом.
Самое страшное, что есть в этом гордеце с садистическим наклонностями - он творит все свои деяния не в угаре религиозного фанатизма. "Праведные деяния" планомерны и сознательны, а Король-Жрец непогрешим в своей уверенности о природе власти, смирения и добродетели. Он властолюбив, и ради переустройства мира согласно своим представлениям он действительно готов разнести весь мир по камню. Он опасный враг - не по заблуждению, а по убеждению.
Образ лжемиссии раскрывается совершенно иначе, уже именно как антихрист. Этот человек не действует из благих побуждений, его не смутить обличением, и именно поэтому в "Искушении состраданием" он так ломает Крисанию. Ломает - и искушает своей обманчиво правильной и простой идеологии. "Не мы такие - жизнь такая", "не я злой - это люди упорствуют во грехе". Его речи ядовитым тем, что он внушает: гордыня и ошибки на нем, а на тебе, но и великодушно прощает тебе, ведь и он сам когда-то был молод и в исполненной лучших побуждений наивности не видел простых истин.
И при этом в "Искушении состраданием" он сбрасывает с себя маску, и за тем благостным и величественным образом проявляется его истинной лицо - все то низменное, алчное, садистическое, лживое. Перемена разительна, она ужасает - это хтонь, но не та, что из Бездны, а та, что ближе к аду и сатане, отцу лжи, враг человечества и все такое. Он - совершенное кривое зеркало, которое, разбиваясь в финале первого акта, ядовитыми осколками остается в сердце Крисании.
Сложный с драматической точки зрения образ _такого_ Короля-Жреца при этом фантастически гармонично дополняет голос, вокал Федора. Идут же споры, как правильнее назвать ПИ - мюзикл или все же рок-опера? Так вот, Воскресенский поет в такой по-хорошему олдскульной роковой манере, благодаря которой новыми красками играют все музыкальные темы Истара, чего уж говорить только об образе Короля-Жреца.
Немного ностальгии об истории знакомства с ПИ и гастрольной постановкой в частностиДо "Последнего испытания" я и подумать не могла, что смогу сходить на один спектакль 11 (!) раз (ПредПИ; 5 спектаклей Леге - первые четыре с разными комбинациями кастов Герасименко-Ханпира, Егоров-Минина, Круглов-Григорьева, Герасименко-Минина, а также закрытие Леге; 4 раза на гастрольной - премьера в Нижнем Новгороде, дважды в Москве в декабре 2015 года - я видела Бурлюкало в роли Крисании!111, в мае 2016 года и теперь закрытие в ноябре 2017 года), плюс постоянно отслеживала то, что всплывала на видео. За проектом я следила чуть ли не с аудиозаписи, а за постановкой гастрольной версии и подавно, принимая участие во всех краудах. В общем, я тот маньяк, который душой прикипел именно к проекту и конкретному касту (хотя, безусловно, у меня есть свои предпочтения), и огромную часть моего интереса к ПИ составляет интерес к самой постановке, режиссуре, оформлению, концепту.
Гастрольная постановка в режиссуре Руслана Герасименко "додала" мне все этого в полном объеме уже на первом (втором, если считать генпрогон в Москве) показе в Нижнем Новгороде - у меня есть подробнейший отзыв о том спектакле. Да, были какие-то возможные недоработки - и постановочная команда на протяжении всех двух проката постоянно работала над спектаклем. Были и удачные находки, и спорные. Чаще всего менялись, на моей памяти, "Искушение состраданием" и "Арена", а также "Танго со смертью" и пролог/эпилог. Появлялись и исчезали персонажи: мать близнецов Маджере и летописец Астинус. Пожалуй, Астинус доставил больше всего проблем при постановке: в "каноничном" (см. аудио 2009 года) виде ПИ было невозможно без рассказчика и его комментариев, в то время как динамичная постановка требовала более проработанных и просто измененных в соответствии с концептом связок между сценами. Полностью избавиться от этого персонажа-функции не удавалось, и так рассказчиком стал Король-Жрец - с вводом на эту роль Федора Воскресенского, исполнявшего партию также в аудиозаписи 2009 года. В мае 2016 года я писала об этом и своих противоречивых впечатлениях. Сменился концепт персонажа, сместились акценты в истории, возникли определенные вопросы... По этой причине я решила "повременить" с походом на запись фильма-спектакля и весенним показами, дождалась выхода фильма, а потом - как гром среди ясного неба известие о закрытии гастрольной постановки.
Ууу, вот это паника поднялась в среде поклонников
Впрочем, быстро прояснилось, что это точка лишь в нынешнем этапе развития проекта, у команда далеко идущие планы и все такое. Однако в существующем виде постановка все же действительно должна была предстать перед нами в последние два раза, а помимо закрытия в эти дни должны были случиться и дерньеры Руслана Герасименко в роли Рейстлина и Елены Ханпиры в роли Крисании.
Разумеется, мы с Леди Ви. не могли пропустить этого - и не только мы. Из почти 600 мест остались пустыми не больше десятка: билеты разлетелись как горячие пирожки, хотя поначалу и высказывались сомнения в спросе на них при более высокой, чем обычно, цене.
В общем, это был лучший показ гастрольной постановки "Последнего испытания".
читать дальшеДа, разумеется, закрытие - это всегда мероприятие с особой атмосферой, ведь здесь нет случайных людей. Но в данном случае действительно "все знаки на небе сошлись" - это было круто и технически, и эмоционально, и вообще во всех планах, и даже мелкие косяки вроде осветителя, который в начале забыл подсветить прожектором фигуру Даламара на фоне занавеса, совершенно не бросались в глаза - на таком драйве все происходило.
Техническая составляющая в этот раз действительно не подкачала. Обычно ПИ не везет на звукорежиссеров
Все артисты были в ударе, и особенно это чувствовалось в Руслане Герасименко. Черт возьми, я снова увидела того харизматичного, немного по-трикстерски лукавого чародея с этаким обаянием змея-искусителя, который когда-то меня так поразил! Было видно, что на закрытии Руслан позволил себе сложить тяжкий крест режиссера, обязанного следить за всем и всеми, и просто наслаждаться своим последним (надеемся, что на ближайший сезон) выходом в роли - о чем он сам впоследствии упоминал в стриме.
Впрочем, об артистах я тоже еще выскажусь отдельно, подробно, по персоналиям. Сейчас же мне хочется сказать о том главном, что сделало этот показ гастрольной постановки лучшим.
Он наконец-то полностью сложился. Все находки наконец-то сложились в единое целой, в этот паззл-концепт. Что-то вернулось к истокам, что-то еще раз изменили - и попали в яблочко. В первую очередь это касается линии Истара и Короля-Жреца как рассказчика. Я возмущалась таким ходом и не одобряла его трактовку персонажа, но в этот раз все сложилось идеально и не в малой степени благодаря прекрасному ходу - проекциям из фильма-спектакля в те моменты, когда Король-Жрец выступает не как реальный человек, а тень, призрак, предающийся воспоминаниям и рассказывающий нам историю Рейстлина Маджере. Первый акт вообще был изумителен: обычно он кажется скучноватым и растянутым на фоне насыщенных событиями и мороками Бездны второго акта, но в этот раз прошел на таком нерве, что держал зал в напряжении до самого конца. Вот вроде мало что поменялось, но эффект просто потрясающий.
Затронули изменения не только Истар. Спектакль вернулся к истокам: нет черно-белой шахматной доски, закольцовывающей пролог и эпилог. Есть черный маг Рейстлин Маджере и история его победы и поражения, того, как он создал себя магией и волей - и как ими же погубил себя. Нет призрачного образа Розамун Маджере: единственная "мать", которую знает чародей - "Темная мать" Такхизис, к груди которой он ребенком льнет в начале "Танго со смертью". И да, "Танго со смертью" тоже стало таким, каким я его полюбила - с черной фигурой Такхизис, танцующей среди призраков-воспоминаний Рейстлина, которые равнодушно проплывают мимо него, так боящегося и людей, и одиночества. И, разумеется, финал. Я считаю, что именно "Властелин ничего" - та единственно верная финальная точка для "Последнего испытания", и резко падающая на Рейстлина темноте на последнем "Поздно!" - это именно та оглушительная тишина, которая нужна зрителю, чтобы проникнуться и осмыслить историю в полной мере.
Что же касается артистов...
Состав - 18.11.2017:
Рейстлин - Руслан Герасименко
Крисания - Елена Ханпира
Такхизис - Дарья Бурлюкало
Карамон - Евгений Аксенов
Король-Жрец - Федор Воскресенский
Даламар - Сергей Смолин
Пар-Салиан - Денис Давыдов
Суккуб - Александра Штолина
Каюсь, сил моих хватит рассказать только о главных героях того вечера лично для меня, хотя все артисты большие молодцы, и неупоминание/краткость рассказа не означает, что мне они чем-то не понравились в этом спектакле.
Рейстлин - Руслан ГерасименкоРейстлин - Руслан Герасименко. Как я уже упоминала, Руслан наконец-то почувствовал себя свободным на сцене и додал залу того Рейстлина, который так полюбился многим со времен премьеры - как Леге, так и гастрольной постановки =) Идеальное для меня сочетание: преемственность, близость к старым трактовкам персонажа, характерные детали образа - и развитие, что самого образа, что его исполнения.
Рейстлин Маджере в исполнении Руслана Герасименко - харизматик, кукловод, игрок и именно _чародей_. Сложно передать на театральной сцене фэнтезийность и профессию героя, но Руслану это удается: движениями, жестами, интонациями... Ему прекрасно даются "магические" сцены благодаря осознанности всего вышеперечисленного: жесты совершаются не для красоты, а для магии. "Я выкликнул - ты откликнулась" и все такое прочее. Откликается не только Крисания: окружающие Рейстлина тени как воплощение магии, безликая толпа Истара, армия у Замана и сам зритель. Но даже больше: в Рейстлине Руслана чувствуется, что он _сам_ одержим магией. Честно скажу, что в его образ я влюбилась на премьере Леге Артис именно на "Детстве чародея" - и магия этого действа в исполнении Руслана сохраняется до сих пор.
Эта болезненная страсть к магии вплоть до саморазрушения и растворения в этой самой магии - она, пожалуй, сродни вере Крисании и ее "Игре с огнем". И она отбрасывает тень на остальные черты характера Рейстлина. Это взрослый человек, познавший именно темную сторону жизни, одновременно сломленный и несломленный ею: свои слабости он обратил в силу, но в ней своей уязвимости уже не увидел. Интересно сочетание в нем рассудка и эмоций. Он из тех, кто знает "как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой смерть" (с) - или выплавить из сочувствия к слабым, жалости к врагу и жажды славы Крисании любовь как ключ к Вратам. Годы научили Рейстлина относиться к человеческим чувствам как к ингредиентам в алхимической реторте: он знает, как произвести нужное впечатление, умеет это делать и не стесняется этим умением пользоваться. Он лжет, не обманывая, прячет истинные чувства за другими истинными чувствами. Такова "Встреча у летописца", когда он с легкой насмешкой, почти по-трикстерски лукаво подкалывает Крисанию и увлекает ее в казуистическую дискуссию. О, он так и подначивает Крисанию, и я прекрасно понимаю, как она могла углядеть в чародее того, кто жаждет спасения.
Этот Рейстлин действует продуманно, его план многовариантен и рассчитан на много шагов вперед, но за всем этим стоит Идея - именно так, с большой буквы. Идея, в которой Рейстлин нашел опору, чтобы собрать нового, сильного себя из тех осколков-слабостей. Об этом - "Ария чародея", об этом - "Отречение", когда Идея, воплощенная магией, построенная на обмане и самообмане, рушится прямо под ногами Рейстлина. В этом плане они все друг друга стоит - Рейстлин, Крисания, Король-Жрец. Серьезно, в этот раз я словила столько интересных параллелей! И в них наглядно проявляется то, что Рейстлин, помимо прочего, рисковый игрок. Ему важен результат, он делает все, чтобы достичь его, но при этом он получает удовольствие от процесса утонченной игры и столкновения с достойным противником. Интересен момент в диалоге с Королем-Жрецом, когда он сначала смешливо говорит "Ты льстишь мне: она еще не согласилась открыть мне Врата.", как будто речь идет об игре или пари, но потом внезапно меняет риторику: "Но что, если она действительно избрана богами, чтобы избавить мир от зла?". Король-Жрец отметает этот вариант практически в ярости, для него он абсолютно нереален, но для Рейстлина? Я полагаю, что эта мысль пришла ему в голову неспроста: разумом он не признает ее возможности, но в глубине души теплится неосознанная надежда. Тот самый тлеющий огонь желания любить и быть любимым, который, разгораясь в "Соблазнении", так напугает Рейстлина в "О любви", когда, замеченное Такхизис, это чувство сразу же превращается в слабость в глазах чародея. Этот страх так силен, что ему и в голову не приходит, что в словах богини есть зерно истины, а любовь из уязвимости может стать силой, настоящей дорогой к пьедесталу богов. Этот страх так силен, что в "Кошмарах" сломает Рейстлина - вплоть до того, что в "Отречении" и "Властелине Ничего", несмотря на слова и попытки что-то сделать, в голосе его будет звучать тоска обреченного человека, который на самом деле действительно понял, что все кончено.
Крисания - Елена ХанпираКрисания - Елена Ханпира. Мне по-своему нравятся все четыре Крисании, уже успевшие сыграть в ПИ, но по прошествии нескольких сезонов могу честно признаться, что именно Крисания Елены Ханпиры мне нравится больше всего. Не как человек - как человек эта Крисания полна недостатков, но в этом и смысл - в "Последнем Испытании" все не без греха, и именно поэтому как образ, характер, символ она невероятно хороша. И нет, я не была поклонницей исполнения Еленой этой роли в оригинальной аудиоверсии, если не сказать больше. Но вживую она звучит совершенно иначе, а три сезона позволили в полной мере раскрыть драматическую составляющую образа, и в сочетании с вокалом, грудным голосом это производит ошеломляющее впечатление. А уж как хорошая в этот раз была "Изида под покрывалом"! Елена додала и хтоничности, и жуткости, и соблазнительности - это была Крисания и ее любовь такими, какими их видел Рейстлин: соблазнительно, упоительно и умопомрачительно до потери контроля над собой и страха от собственной бессилия перед чувствами. Это действительно было "смерть и рожденье", "какой меня видишь - такой к тебе выйду: погибельной страстью - любовью и жизнью" - Крисания-Ханпира и Такхизис-Бурлюкало словно бы перетекали одна в другую, и это была именно Крисания, а не Такхизис, кто произносил самые страшные слова - "предсмертный твой крик я", "я недра земные", "смрадная Бездна", "я смерть твоя Рейстлин"... Не желая обидеть других исполнительниц роли, я все же считаю, что именно Елена Ханпира в наибольшей степени раскрывает все, самые разные грани характера и этапы жизненного пути свой героини.
Она предстает перед нами - "дочь Паладайна, светлая Крисания, прославленная верою своей". Гордая, холодная, надменная, исполненная высокого предназначения - чтобы в финале предстать мученицей по собственной глупости, исполненной уже чужого и не такого высокого предназначения. Но до этого еще далеко. Во "Встрече у летописца" она горда, верит в знак Паладайна и легко "заглатывает наживку", как впоследствии скажет Такхизис: ей хочется признания, славы, триумфального доказательства своей правоты и праведности. Гордыня - это о Крисании. Скрываемые за холодной жреческой горделивостью страстность, пылкость, запальчивость - это о Крисании. Ее "Игра с огнем" - квинтэссенция внутреннего огня, и Крисания действительно играет с ним, балансируя на тонкой грани со жреческой экзальтированностью и даже одержимостью. Пожалуй, это моя самая любимая сцена в исполнении Елены Ханпиры - пробирает до дрожи и порой становится действительно жутко, когда жрица почти маниакально взывает об испытании огнем, уже встав на путь саморазрушения. Это первый тревожный звоночек того, что после Истара, разочаровавшись в своей вере в Паладайна и Короля-Жреца как его земного наместника, перенесет свою веру на Рейстлина Маджере.
Хотя это будет отнюдь не быстро и не просто. Потому что в Истаре ее ломают - так сильно, как не смогли бы сломить кошмары Бездны сами по себе. (Меня даже начало посещать подозрение, что именно для этого Рейстлин назначил ей встречу именно в Истаре.) Поначалу психологическая ломка Крисании, превращение гордой жрицы в загнанную, потерянную жертву казалось мне не очень верным ходом - в памяти жил оригинальный "Спор Крисании с Королем-Жрецом" и первые прочтения "Искушения состраданием", которое тоже было равноправной конфронтацией двух духовных лидеров. Но в этот раз я прониклась концептом, глубиной ужаса, испытываемого Крисанией. К тому же, намек для этого был заложен изначально: когда восхищенная Истаром Крисания, не сумев убедить Рейстлина и не вняв его увещеваниям в "Прокуроре", сливается с фанатичной толпой. Истар - воплощение того, о чем она мечтала. Светлый город-храм, братья по вере, великодушный и справедливый пастырь Король-Жрец - и место в его свите для нее, и признание, слава, триумф тоже для нее. Все абсолютно правильно, поэтому Крисании не хочется видеть изъянов в Истаре и его правители, и она упрямо закрывает глаза и затыкает уши, не желая слушать ядовитую правду из уст чародея. По этой же причине она малодушно смотрит на гонения и пытку Карамона, уже теряясь и пугаясь, но все же не решаясь пойти наперекор авторитету Короля-Жреца. Бледнея, дрожа, теряя своему непоколебимую уверенность, она дрожащими руками повторяет принятый в Истаре жест веры вслед за Королем-Жрецом и его свитой. И только ария несломленного даже пытками Карамона "О братстве" ломает в ней эти хрустальные сцены, "доброе" перевешивает "светлое" в Крисании, и она бросает вызов Королю-Жрецу. Но чуда не случается, законы вознагражденной добродетели не работают, и жрица получает предательский удар в спину от братьев по вере, которые, ослепленные фанатизмом, едва не забивают ее за кощунственные оскорбления своего пастыря, пропустив мимо ушей обличение. Это страшная сцена, и Елена Ханпира играет ее так, что веришь, что на нее не просто напала обезумевшая ожесточенная толпа, а что эта толпа разбила вдребезги ее мир.
В ней еще теплится искра понимания того, что является правильным и достойным, что нужно отстаивать любой ценой, но теперь эту искру в любой момент готов загасить парализующий страх перед вкрадчивой тиранией Короля-Жреца. Об этом - "Искушение состраданием" со стороны Крисании. Сломленная, запуганная, обессиленная, она загнанно повторяет жест веры и позволяет снова облечь себя в золотое жреческое одеяние, но теперь оно душит ее, а не дарит ощущение полета - и она все-таки находит в себе силы сорвать его, сбросить, остаться верной своим принципам. В этот момент ее поддерживает то, что продолжает верить, что поступает правильно и своими мучениями защищает невиновного. Но это очевидно и для Короля-Жреца, который не намерен позволять ей становиться мученицей, о чем прямо говорит Рейстлину во время "Арены". Как может Крисания сохранить осколки своей веры, если даже самое праведное с ее точки зрения решения пожертвовать собой, отстаивая основные истины, приводит к тому, что кто-то за них все же должен умереть. И неважно, будет это человек Карамона или безвестный минотавр: в глазах истинной дочери Паладайна ценность имеет каждая жизнь. Тем больше ее ужас, что одной жертвой их столкновение с Королем-Жрецом не заканчивается: начинается "Месса", и в огне гибнут все, кроме нее и близнецов Маджере. Запорошенные пеплом, еще едва тлеющие руины Истара - это руины души прежней Крисании.
В этот момент она идет за Рейстлином еще не потому, что уверовала в него, просто "Но за кем идти, если пастыря нет?". Это машинальные поступки, идти, чтобы идти, а куда - неважно. Она не решила помочь ему с открытием Врат, но позволяет увести с собой к Заману. У нее больше нет враждебности и предубеждения против черного мага, но и доверия тоже нет - доверия у нее нет ни к кому, о чем она сама говорит. Она по-прежнему не одобряет убийств, но также и черной магии: Крисания с ужасом смотрит, как после штурма Рейстлин поднимает свою армию. Но в то же время она помнит, что в Истаре он предупреждал ее об опасности, и потому позволяет ему рассказать, а себе выслушать историю о "Детстве чародея". Она еще не верит ему, но в душе заронено зерно сочувствия и понимания. В нем она находит отражение собственного разочарования и попытку изменить этот несовершенный мир. Своим рассказом, обманчивой откровенностью планов, словами "ты избранна - других достойных нет" Рейстлин не просто соблазняет жрицу - он, как ни парадоксально, исцеляет ее душу от страшной раны, нанесенной в Истаре, вселяет в нее веру, возвращает опору. "Соблазнение" - оно многогранное, и одна из его граней - о том, как две побитые жизнью, разочаровавшиеся души стремятся найти в друг друге опору, поддержку. И любовь могла бы стать для них этой поддержкой - если бы не страхи Рейстлина и Крисании. Первый боится показаться слабым и принять любовь, а вторая - вновь обмануться и увидеть истинное лицо того, которому вместе с верой вручила и собственную жизнь. Ей проще признать недостойной себя, спрятаться за самоуничижением и раствориться в экзальтированной вере-любви ("Присяга"). И, хотя любовь эта не без изъяна, все же в этом отношении Крисания честнее с собой, чем Рейстлин, и эта любовь дает ей не только открыть Врата, но и пройти Бездну и спасти чародея. Хотя плоды ей все же придется пожинать, и после второго предательства своей веры Крисания уже не в состоянии оправится - окончательно сломленная, она остается лежать в Бездне.
Такхизис - Дарья БурлюкалоТакхизис - Дарья Бурлюкало. Это любовь с первого взгляда, в которой я подробнейшим образом признавалась еще после спектакля в Нижнем Новгороде. Дарья неизменно прекрасна в образе Такхизис, действительно божественна по всем параметрам, и слушать ее - одно удовольствие, и смотреть на нее можно бесконечно. В этот же раз в образ добавилась какие-то новые краски. Мне кажется, после родов у Дарьи немного изменился голосом, во всяком случае, звучала она по-новому - чуть ниже, более по-грудному. По-роковому в обоих смыслах слова. И вот это звучание, чуть изменившиеся интонации каким-то образом сблизили ее исполнение с характером, созданным Хелависой. Все же Дарья была более легкой, изящной и соблазнительной змеей-искусительницей, а сейчас - я увидела и услышала дракона. Она стала... ну, не взрослее - для вечной темной богини это неподходящая характеристики, но стала ближе не к Соблазнительнице, а к Темной матери - жестокой, пугающей, но по-своему мудрой.
В остальном же, на самом деле, я могу только повторить свои слова из старого отзыва. В Такхизис Дарьи есть и величественная отрешенность, и ядовитая насмешливость, и мудрость, и женская игривость, и столь же женская жестокость – воплощенная Изида. Нечто большее, чем просто полюс силы или неприкосновенный идол. Такхизис-Бурлюкало внушает страх не тем, что величественно восседает на троне где-то в жуткой Бездне по ту сторону Врат, о нет – как и всякая хтонь, она страшна тем, что всегда рядом – в Бездне, существующей в душе каждого человека. Она дурманит, сводит с ума и как-то незаметно ставит свою жертву в цугцванг, когда любой шаг – это шаг к краю Бездны, а Бездна - она в каждой человеческой душе.
Король-Жрец - Федор ВоскресенскийКороль-Жрец - Федор Воскресенский. Хотя Воскресенский - часть аудиоканона ПИ, в театральной постановке я сумела воспринять его далеко не сразу. Мне субъективно ближе была трактовка и исполнение Алексея Толстокорова, да и Дениса Давыдова тоже - они оба воплощали своего героя как искренне заблуждающегося. Но образ Федора Воскресенского кардинально отличается от них именно тем, что его Король-Жрец сознательно манипулирует своей паствой и прекрасно осознает свои поступки. Первым можно посочувствовать, этому - уже сложнее. Тем более, случившаяся параллельно вводу Федора на роль трансформация образа и концепта постановки, связанная с передачей Королю-жрецу еще и функции рассказчика, заметно усложнила задачу восприятия персонажа. Плюс возникала фактологическая проблема: ладно уж первый акт, но как Король-Жрец, погибший в Истаре, мог рассказывать нам второй акт?
Завершающие показы гастрольной постановки расставили все точки над i - и в образе Федора Воскресенского, и в воплощении задумки с рассказчиком. И оба эти аспекта тесно переплетены между собой.
С одной стороны, немного досадно, что не удалось напоследок увидеть в гастрольке Алексея Толстокорова, но обусловлено это было техническим ограничением, которое живо искупило все на уровне концепта: рассказчиком был не столько Король-Жрец, сколько его образ, призрак, если хотите - он не появлялся в этим мгновения на сцене воплоти. Вместо него транслировалась проекция соответствующих сцен из фильма-спектакля - и это произвело протрясающий и очень правильный эффект. Мы не видим настоящего человека, мы видим свое представление о том, каким должен быть Король-Жрец, с сожалением рассказывающий историю черного мага - просветленный, сердечный, отзывчивый пастырь в простых белых одеждах. Возвышенный, но простой образ не от мира сего, которым мы проникаемся на протяжении первой половины первого акта - и наконец-то встречаем его во плоти.
И вот эта смена, кхм, пласта реальности - она сама по себе очень эффектна. Зритель буквально чувствует себя Крисанией, которая столько слышала об этом человеке - и вот видит его во плоти перед собой, но до конца не может поверить в это. Он стоит в белых одеждах, из-за спины его льется свет, и потому мы еще не видим лица - но видим фигуру, величественную, как и полагается наместнику Паладайна на земле. Он все еще в простой белой хламиде, но воспринимается уже не только как добрый проповедник, прямая аллюзия на Христа - появляется в его образе что-то от таких классических, толкиновских эльфийских владык. До этого спектакля я бы первая возмутилась и сказала бы, что это совершенно постороннее, ненужное, но на самом деле это было безумно уместно. Он позиционирует себя как отзывчивый и заботливый пастырь, но паства не может воспринимать его только так, она благоговеет перед ним именно как перед владыкой, не понимая, что становится кроликом перед удавом.
Самое страшное, что есть в этом гордеце с садистическим наклонностями - он творит все свои деяния не в угаре религиозного фанатизма. "Праведные деяния" планомерны и сознательны, а Король-Жрец непогрешим в своей уверенности о природе власти, смирения и добродетели. Он властолюбив, и ради переустройства мира согласно своим представлениям он действительно готов разнести весь мир по камню. Он опасный враг - не по заблуждению, а по убеждению.
Образ лжемиссии раскрывается совершенно иначе, уже именно как антихрист. Этот человек не действует из благих побуждений, его не смутить обличением, и именно поэтому в "Искушении состраданием" он так ломает Крисанию. Ломает - и искушает своей обманчиво правильной и простой идеологии. "Не мы такие - жизнь такая", "не я злой - это люди упорствуют во грехе". Его речи ядовитым тем, что он внушает: гордыня и ошибки на нем, а на тебе, но и великодушно прощает тебе, ведь и он сам когда-то был молод и в исполненной лучших побуждений наивности не видел простых истин.
И при этом в "Искушении состраданием" он сбрасывает с себя маску, и за тем благостным и величественным образом проявляется его истинной лицо - все то низменное, алчное, садистическое, лживое. Перемена разительна, она ужасает - это хтонь, но не та, что из Бездны, а та, что ближе к аду и сатане, отцу лжи, враг человечества и все такое. Он - совершенное кривое зеркало, которое, разбиваясь в финале первого акта, ядовитыми осколками остается в сердце Крисании.
Сложный с драматической точки зрения образ _такого_ Короля-Жреца при этом фантастически гармонично дополняет голос, вокал Федора. Идут же споры, как правильнее назвать ПИ - мюзикл или все же рок-опера? Так вот, Воскресенский поет в такой по-хорошему олдскульной роковой манере, благодаря которой новыми красками играют все музыкальные темы Истара, чего уж говорить только об образе Короля-Жреца.
@темы: Последнее Испытание, Отзывы, Проза и лирика жизни, Мюзиклы, Мысли вслух