Публикация на Дыбре
НОВИНКИ НАРАСХВАТ | MEIN NEUES SORTIMENT
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 15.
Терраса в Кап-Мартен
читать дальшеЛукени снова в роли бродячего продавца сувениров. Он ставит на землю чемодан, утирает пот со лба и обращается к публике.
ЛУКЕНИ:
Новинки нарасхват,
Как пирожки из печки – спрос пером не описать!
Вот хит продаж – открытка:
Сидит у гроба сына заплаканная мать.
Растоплен лёд сердец.
Сочувственно вздохнут все в унисон.
Горюют богачи!
В этот миг так рады мы, что богатеть нам не резон!
За жизнь не как у всех, знать,
Расплата велика –
Так практично и морально,
Так по нраву дуракам!
Китч! Китч!
Императрица вновь прочь едет поскорей.
Покой ей не знаком.
Порою следует её супруг за ней,
Ведь он себя винит во всём.
Догонит если он, а та – опять не бросится в бега,
То встретятся вдвоём при мягком свете звёзд и лампы маяка...
* Комментарий переводчика
читать дальше
EINE STARKE KOLLEKTION
Если оригинальная ария "Китч", звучащая в начале второго акта, воспринимается относительно легко как пусть и справедливая, но больше очаровательно хулиганская насмешка над романтизированным культом "принцессы Сиси", то ее реприза лишается всякого налета веселого обаяния - и говорит о более глобальных пороках.
"Мой новый ассортимент [товаров] разлетается как горячие пирожки. Сильная коллекция! Особенно вот эти картинки с исстрадавшейся матерью у гроба сына" / Mein neues Sortiment geht weg wie warme Semmeln. Eine starke Kollektion! Vor allem diese Bilder der schmerzensreichen Mutter am Sarg von ihrem Sohn. - с почти агрессивным самодовольствием похваляется Лукени, вновь выступающий в роли торговца сувенирами. Чужое горе - отличный товар: так здорово поохать на безопасном расстоянии! На это всегда есть спрос, так что подходящие открыточки у Лукени действительно имеются в ассортименте, и он еще подмечает, что это удачная коллекция - т.е. использует терминологию из индустрии моды.
Чудовищная вариация на тему "карго-культа" - апофеоз цинизма и коммерсов, которые даже смерть и горе превращают в инфоповод и предмет монетизации, и их клиентов, которые охотно, отнюдь не из-под палки потребляют подобную "продукцию", создавая на нее ажиотажный спрос.
DIE GROSSEN TRIFFT ES AUCH
Если коммерсами двигает простая и понятная жажда наживы, то их клиенты в репризе "Китча" выступают уже не просто безвольным стадом, подверженным веяниям модных культов: их ведут ханжество и даже гордыня - демонстративное благочестие и сострадание к чужому горю, которое на самом деле является способом безопасно, "за чужой счет" пощекотать себе нервы.
"Это [горе матери] трогает любое сердце. Каждый содрогнется и подумает с сочувствием: и великих это не минует. Слава богу, что мы не так богаты или могущественны или возвеличены как они!" / Das rührt doch jedes Herz. Da schaudert man und denkt voll Sympathie: Die Großen trifft es auch. Gottseidank sind wir nicht reich und mächtig un erhöht wie die!
Очаровательнейший и ярчайший пример успокоительного самообмана, подменяющего понятия: "и великих это не минует" (о, как хорошо сюда бы вписалось ставшее крылатым в русском языке название "Богатые тоже плачут"; но, увы - размер строфы) в порядке самозащиты от "сглаза" превращается в просто "великих это не минует". Как будто обывателей и бедняков горе обойдет, а покарает только вельмож и богачей - иначе зачем радоваться и возносить хвалу богу за то, что ты не тот и не другой?
Впрочем, у "маленьких людей" (и это касается их душ, а не кошельков или происхождения) - маленькие радости. Буквально из серии коровы, сдохшей у соседа.
TRÖSTLICH UND MORALISCH
Эти радости очень легко превращаются в повод для далеко не всегда заслуженной гордости, а миновавшая человека беда - в повод приосаниться над несчастным, которого она все же настигла. А то и вовсе заняться обвинением жертвы и заподозрить (мысленно или вслух), а не была ли она сама виновата в этой беде. Это тоже подсознательная попытка защититься: если не от реальной угрозы, над которой ты не властен, так от чувства страха перед этой угрозой, которую пытаешься рационализировать. Не даром этот социально-психологический феномен получил собственное название - "вера в справедливый мир". Проблема только в том, что зачастую такая вера приводит к когнитивному искажению: если мир устроен справедливо, то любой, с кем случилось какое-либо несчастье, тем или иным образом заслужил его. И, к сожалению, достаточно часто это искажением принимает чудовищные формы.
Элизабет, безусловно, никогда не являлась кротким ангелом и в собственном одиночестве и принципиальном несчастье виновата поболе остальных. И свои отношения с сыном она во многом испортила сама и завела в тупик, из которого Рудольф нашел только один выход. Однако это ни в коем случае не является ни убийством, ни даже доведением до самоубийства, а горе родителя, вынужденного хоронить собственного ребенка (когда при нормальном ходе вещей должно быть наоборот) - совершенно точно не является "заслуженной" карой за то, что мать была "не такой, как все".
Но именно к такому когнитивному искажению все и сводится: "Ведь тому, кто не такой как все, время отравит жизнь. Это отрадно и морально. Все так, как вам нравится: китч! Китч!" / Denn wer nicht ist wie alle, dem wird die Zeit vergällt. Das ist tröstlich und moralisch. So wie es euch gefällt: Kitsch! Kitsch! - зло резюмирует Лукени.
Да, это все еще тема китча - доведенная до максимум. Толпе нравятся сентиментальные сувенирчики? Получите открыточки, магнитики, кружечки, тарелочки и прочий мерч. Толпе не нравятся неординарные личности, которые смеют отличаться от нее? Получите "справедливое" наказание для этой "выскочки", которое утешит вас и приглушит зависть.
Цинично, безжалостно, беспардонно.
SELBSTBESTRAFUNG
"Вера в справедливый мир" тем страшнее, когда она живет в головах тех, кто оказывается в беде. Мнение окружающих еще можно игнорировать, а вот что делать с внутренним голосом и чувством вины? Хотя ни Элизабет, ни Франц Иосиф не доводили сына до самоубийства и уже тем более не убивали его собственноручно - наличие неразрешенного конфликта между ними немым укором и одновременно дамокловым мечом нависает над их дальнейшей жизнью.
Про прямого и честного императора Лукени говорит столь же прямолинейно: "Время от времени, император следует за ней [женой], ведь он склонен наказывать себя" / Und ab und zu fährt ihr der Kaiser hinterher, weil er zu Selbstbestrafung neigt. Ничего удивительного: следуя своему воинскому воспитанию и императорским понятиям о долге, Франц умудрился поочередно потерять контакт и с женой, и с сыном. То, что среди живых могло бы уладиться со временем, после смерти сына становится неисправимым, и теперь Франц одновременно испытывает и двойное чувство вины перед Элизабет, и двойную же потребность восстановить с ней отношения.
Примечательнее то, что Лукени как самозванный "биограф" императрицы подмечает и то, как за все то же самое безмолвно корит и наказывает саму себя сама Элизабет: "Императрица, тем временем, продолжает странствовать. Она голодает, бежит [прочь] и молчит." / Die Kaiserin indes reist immer noch umher. Sie hungert, rennt und schweigt.
AUSBLICK AUF DIE BUCHT
Только горе оказывается способно снова хотя бы немного сблизить Элизабет и Франца. И здесь Лукени снимает маску напускного цинизма, который служит ему инструментом ядовитого, презрительного высмеивания социума. Совершенно другим, немного отстраненным, но далеко не насмешливым тоном он говорит о горе и одиночестве супругов, потерявших сына - и не нашедших поддержки друг в друге. И слова его поразительно поэтичны - и перекликаются с родным для "черной чайки" Элизабет образом моря: "И если, когда он приезжает, она еще на месте, а не бросается снова в бега, у них случается рандеву с видом на бухту в мягком свете полной луны." / Und ist sie, wenn er kommt, noch da und nicht schon wieder auf der Flucht, dann gibt's ein Rendezvous in milder Vollmondnacht mit Ausblick auf die Bucht.
И эта ремарка про бухту возвращает нас к месту действия, обозначенному в либретто: Кап-Мартен / Cap Martin - это мыс на Лазурном берегу Средиземного моря, возле границы Франции с Монако. В конце XIX века здесь был основан престижный отель Grand Hotel du Cap Martin, где останавливалась самая высокая публика - европейские венценосные особы, включая императора Франца Иосифа и его супругу Елизавету Баварскую, в память о которой там был установлен памятный обелиск.