Публикация на Дыбре
ПОСЛЕДНИЙ ШАНС | DIE LETZTE CHANCE (MALADIE)
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 2. Сцена 7.
Гимнастический зал в Шёнбрунне.
Элизабет делает упражнения на кольцах. Ей становится дурно. Она падает на пол без сознания. Привлечённая шумом падения, входит графиня Эстерхази-Лихтенштейн. Она видит безжизненно лежащую императрицу и в панике кричит.
читать дальше
ГРАФИНЯ ЭСТЕРХАЗИ-ЛИХТЕНШТЕЙН:
На помощь! Врача! Ее Величество Императрица упала!
На её зов спешат две горничные.
ГРАФИНЯ ЭСТЕРХАЗИ-ЛИХТЕНШТЕЙН:
Приведите доктора Зеебургера, он у эрцгерцогини! А вы помогите мне уложить императрицу вон туда.
Только теперь сцена становится видима полностью. Это комната с гимнастическими снарядами разных видов. С поперечной балки дверного проёма свисают кольца на канатах. Под ними неподвижно лежит Элизабет, одетая в гимнастическое трико. Графиня и горничные спешат к потерявшей сознание и поднимают её на деревянную кушетку. В этот момент Элизабет снова приходит в себя.
ГРАФИНЯ ЭСТЕРХАЗИ-ЛИХТЕНШТЕЙН:
Слава богу, она снова в сознании! Вам больно, Ваше Величество?
ЭЛИЗАБЕТ:
Нет… Всё в порядке.
ПРИДВОРНАЯ ДАМА:
Вот и врач!
Входит врач. Его лица не видно.
ВРАЧ:
Что случилось?
ГРАФИНЯ ЭСТЕРХАЗИ-ЛИХТЕНШТЕЙН:
Она лежала под кольцами, без сознания! Должно быть, у нее закружилась голова. Неудивительно, она же ничего не ест!
ВРАЧ, прерывая поток слов:
Оставьте нас… одних!
Графиня и горничная удаляются. Врач подходит к деревянной скамье, на которой лежит Элизабет, и приступает к осмотру.
ВРАЧ:
Ваш пульс…
ЭЛИЗАБЕТ:
Мне правда лучше.
ВРАЧ:
Пылает лоб…
ЭЛИЗАБЕТ:
Уже проходит!
ВРАЧ:
При этом – бьёт озноб.
Если прав я ныне –
Прав же я всегда –
Ваша хворь известна мне, мадам.
ВРАЧ:
Инфекция, Ваше Величество. Не опасная для жизни, но неприятная. Её называют «французской болезнью».
Элизабет рывком поднимается.
ЭЛИЗАБЕТ:
Подлая ложь! Как смеете Вы!
Это же просто невозможно!
ВРАЧ:
Возможно, вполне.
Мужчины слабы.
ЭЛИЗАБЕТ:
Мой муж верен мне!
ВРАЧ:
Вы заблуждались.
ЭЛИЗАБЕТ:
Если всё так,
Значит, меня
Муж мой мешает с грязью…
ВРАЧ:
Именно так.
ЭЛИЗАБЕТ:
О, как ненавижу!
Брошу его навсегда я,
Нет, лучше: покончу с собой!
ВРАЧ:
Ну же!
Элизабет, ты радуешь меня!
Только сейчас она смотрит врачу в лицо и понимает, что это Смерть.
ЭЛИЗАБЕТ:
Ты?!
Он отбрасывает всю маскировку и снова начинает искушать Элизабет.
СМЕРТЬ:
Возможно, это последний шанс –
Воспользуйся же им!
Станцуй со мной, сбеги сейчас –
Оставь всю боль живым...
ЭЛИЗАБЕТ:
Нет, не сбегу!
Невольную услугу
Муж мой мне вдруг оказал.
Свободной я стала в тот же миг,
Как он мораль попрал.
А боль меня лишь закалит –
Ты сам тому будешь свидетель.
Вправе я теперь сама
Сорвать с себя все цепи!
Она срывает с шеи цепочку, которую ей подарил император Франц-Иосиф, и отшвыривает. Затем она указывает Смерти на дверь.
ЭЛИЗАБЕТ:
Прочь!
Смерть понимает, что в этот раз не добьётся большего, и уходит.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Тревожное вступление этой сцены звучит мрачным отголоском триумфального "Если я хочу", а затем все более явственно превращается в повтор - почти агрессивный в своей навязчивости дурного предзнаменования (тм) - основной темы "Последнего танца". Являясь прямой репризой арии Смерти из первого акта, сцена "Последний шанс" открывает новую, теперь по-настоящему тяжелую и мрачную страницу в жизни Элизабет - все, как и было обещано Смертью.
PESTARTZT | SCHWARZER TOD
Тема Смерти, предшествующая появлению доктора Зеебургера, прозрачно намекает, что с врачом что-то будет не так. И хотя его очевидно знают и узнают при дворе, что-то в его образе - черном цилиндре, чья тень скрывает лицо, и черном длиннополом плаще, из-за которого фигура врача практически растворяется в полутьме гимнастического зала - неуловимо и неумолимо тревожит графиню Эстерхази-Лихтенштейн. Да так тревожит, что после резкого, властного приказа оставить врача наедине с пациенткой придворная дама покидает их с явным сомнением и опаской.
Ее можно понять: профессия врача и так окутана множество суеверий, но когда врач молчалив, суров и одет в черный, будто непроницаемый плащ и шляпу - у человека, выросшего в европейской культуре, почти наверняка неосознанно возникнет ассоциация с чумным доктором.
Это определение устоялось в средневековой и ренессансной Европе для обозначения врачей, занимающихся лечением чумы - чрезвычайно заразной и смертельной болезни, которая трижды в нашей эре превращалась в глобальные пандемии, выкашивающие население целых стран. Первой из них считают Юстианову чуму VI-VIII вв., зародившуюся в Египте и охватившую Средиземноморье, Европу и Ближний Восток и уне сшую порядка 90 миллионов жизней. Второй - Черную смерть, чей пик пришелся на XIV в., но отдельные вспышки возникали вплоть до XIX в. (в т.ч. Великая эпидемия чумы в Вене 1679 г., в память о которой на венской улице Грабен стоит барочная Чумная колонна). Эта пандемия, зародившаяся в Центральной Азии и пришедшая в Европу и Северную Африку, унесла 75-200 миллионов жизни. Третья же вспыхнула в Китае в середине XIX в., охватила все континенты и унесла порядка 12-15 миллионов жизней (количество жертв оказалось уже не таким огромным благодаря развитию медицины, открытию возбудителя чумы и изобретению первой противочумной сыворотки).
Самый значительный след в истории и культуре Европы оставила именно вторая пандемия - Черная смерть. По современным оценкам, она унесла жизни от 30% до 60% тогдашнего населения Европы, что повлияло на демографию региона на 400 лет. Ужасающими были и социальные, экономические, культурные и религиозные последствия. Вымирали целые деревни и даже города, сельскохозяйственные угодья приходили в запустенье, а затем возникла и огромная нехватка рабочих рук. По схожей причине стали трещать по швам старые традиции: ремесленники стали брать в свои цеха не только родственников по принципу "от отца к сыну", но и посторонних людей; аналогично свои ряды стало пополнять и духовенство; феодалы, пытаясь удержать в руках прежнее влияние, стали "закручивать гайки" - и по Европе прокатились вооруженные бунты низших сословий. Считается, что именно в этот период начался рост самосознания третьего сословия, приведший позднее к буржуазным революциям (в т.ч. Английской революции XVII в. и Великой Французской революции XVIII в.).
Для человека, жившего при средневековом уровне развития науки и медицины, чума была необъяснимой и необоримой бедой, настоящим гневом Божьим. Одни бросались в религиозность, ища заступничества святых и Богоматери в молитвах и истязаниях плоти, другие - бросались в другую крайность, в панику, пьянство, разгул, разбой и другие излишества. И то, и другое - стороны одной медали: чувства бессилия перед неведомой, смертоносной силой, которая без разбора уничтожает молодых и старых, здоровых и больных, богатых и бедных.
Считается, что именно в это время в европейской культуре укоренился тот самый ключевой для "Элизабет" образ-сюжет - "Пляска смерти" / Totentanz, которую неизвестный автор описал в "Вюрцбургской Пляске смерти" (оригинал восходит к 1350-м гг.) и которую запечатлели Бернт Нотке ("Любекская пляска смерти", 1463 г.), Михаэль Вольгемут ("Пляска смерти", 1493 г.), Ганс Гольбейн Младший (серия "Образы смерти" / "Пляска смерти", 1524-1526 гг.) и многие творцы.
И, разумеется, прочную, хотя и не прямую ассоциацию со смертью получил образ "чумного доктора" с его макабрическим защитным костюмом (который, впрочем, сложился в своем классическом виде только к XVII в.): длинный, от шеи до лодыжек, плащ, брюки, перчатки, сапоги, шляпа - все из вощеной кожи, чтобы избежать контакта с заразой, а также знаменитая маска с "птичьим" клювом, которая была одновременно и прообразом современных респираторов (клюв набивали лекарственными травами с сильным запахом, чтобы бороться с чумным смрадом), и амулетом, якобы отпугивающим злого духа болезни. Специфический внешний вид, сопровождающий их мистический ореол - благодаря этому образ "чумного доктора" оставил яркий след в европейской культуре, вплоть до того, что в итальянской комедии дель арте появился соответствующий персонаж, а в Венеции - одноименная маска. А благодаря уже этой ассоциации мы получаем и образ Доктора-Смерти.
KEIN WUNDER, SIE ISST JA NICHTS
Небольшая историческая ремарка, продолжающая тему сцены "Забота о красоте", звучит из уст всполошенной графини Эстерхази-Лихтенштейн: "Она лежала под кольцами, без сознания! Должно быть, у нее закружилась голова. Неудивительно, она же ничего не ест!" / Sie lag da unter den Ringen! Ohnmächtig! Es muss ihr schwindlig geworden sein! Kein Wunder, sie isst ja nichts...
Как и многие детали второго акта, она раскрывает темную сторону и непредвиденное развитие сюжетов первого акта: милые причуды вроде спа-ухода и фитнеса превращаются в самоистязательные "диеты"-голодовки, помноженные на непрекращающиеся спортивные тренировки.
Нужно ли говорить, что такой образ жизни не доводит до добра даже без инфекционной подоплеки конкретной сцены?
WENN ICH MICH NICHT IRRE
Есть в этом эпизоде совершенно очаровательная и очень емкая реплика, которая досрочно раскрывает инкогнито Смерти для внимательного слушателя (кем, конечно, не является полуобморочная героиня) - и при этом очень многое говорит о сути персонажа: "Если я не ошибаюсь, а я _никогда_ не ошибаюсь..." / Wenn ich mich nicht irre, und ich irre _nie_...
Можно списать это на чрезмерное самомнение светила медицины, но музыкальный и интонационный акцент на слове "никогда" возвращается нас к природе Смерти - не просто не-человека вроде вампира или демона, а к воплощенному принципу мироздания, оперирующего не годами и столетиями, а вечностью. Смерть ничуть не красуется, а безучастно констатирует факт - так же безучастно, как в "Прологе" сообщает о своем предназначении: "Моя задача - разрушение. Я выполняю ее хладнокровно. Я забираю тех, кто принадлежит мне - будь они молоды или стары" / Mein Auftrag heißt zerstören. Ich tu es kalt. Ich hol, die mir gehören, jung oder alt.
По этой причине я считаю очень важным сохранить эту значимую оговорку. Правда, двойное отрицание в русском языке не делает эту задачу легкой, но здесь, как и в случае со сценой "Все легко", удалось решить ее "от противного".
DIE GEWISSE MALADIE
"Неприятная инфекция", которую Смерть называет "французской болезнью" и в оригинале даже подчеркнуто использует галлицизм "die Maladie" (фр. "болезнь"), является ни чем иным как сифилисом (NB! trigger warning). Это венерическое инфекционное заболевание, поражающее кожу, слизистые оболочки, внутренние органы, кости и даже нервную систему, действительно крайне неприятно и... я бы не рискнула говорить, что оно "не опасно для жизни": современная медицина с ним может справиться, но вообще-то среди его последствий могут быть и прогрессивный паралич, и разрушение тканей вроде "провалившегося" "носа сифилитика"...
Самая широко известна теория гласит, что эту болезнь из Нового Света в Европу завезли моряки Христофора Колумба, вместе с ним открывавшие Америку на рубеже XV-XVI вв. Многие из них присоединились к многонациональной армии короля Франции Карла VIII, который во время Первой итальянской войны вторгся в Италию и захватил Неаполь. Именно там в 1495 г. среди солдат возникла вспышка сифилиса, которая - предположительно - и способствовала уходу Карла VIII из завоеванного королевства и распространению эпидемии на всю Европу. "Французское" происхождение болезни закрепил профессор Падуанского университета, врач и поэт Джироламо Фракасторо, выпустивший в 1530 г. целую научно-популярную поэму "Сифилис, или О галльской болезни" ("галлами" древние римляне называли кельтские племена, жившие на территории современной Франции; считается, что современные французы происходят как от кельтов-галлов, так и от вытеснивших их в V в. франков-германцев).
Смешно сказать, но сифилис тоже оказался болезнью, оказавшей очень большое влияние на Европу и нашедшей заметное отражение в искусстве: сифилитиков изображали Дюрер и Рембрандт, в литературе эту болезнь описывали Вольтер, Рабле, Моэм, Мопассан, Булгаков, Шолохов и многие другие, а в кинематографе, например, есть весьма тяжелый, но полно иллюстрирующий тему фильм "Распутник" с Джонни Деппом в главной роли.
AUCH KAISER SIND SCHWACH
Нет ничего удивительного в реакции Элизабет на такой диагноз: помимо того, что он малоприятен сам по себе, он также означает, что кто-то императрицу должен был заразить, и этот кто-то - ее супруг.
Здесь создатели мюзикла ради более стройной драматургии позволили себе поиграть с реальной хронологией, но не с фактами. В браке исторических Франца Иосифа и Елизаветы измены начались достаточно рано и были "секретом Полишинеля": слухи о первых изменах императора возникли еще в 1859 г., а позднее у него были две постоянные, общеизвестные любовницы - Анна Наговски (с 1875 г. по 1888 г.) и актриса Катарина Шратт (с 1888 г. до самой смерти Франца Иосифа в 1916 г.).
Существует даже версия (к сожалению, сейчас не смогла найти источник, где читала об этом), что из-за связей на стороне император не просто в какой-то момент заразил супругу венерической болезнью, из-за которой-де она и перестала жить в Вене (другие гипотезы списывают это на туберкулез), а чуть ли не сразу после рождения сына - и это было одной из причин, почему император, мучимый чувством вины, согласился на ультиматум жены, описанный в сцене "Элизабет, открой, мой ангел" из первого акта.
KOMM TANZ MIT MIR
Когда Элизабет в запале говорит о самоубийстве, а Смерть раскрывает инкогнито, реприза "Последнего танца" звучит уже прямым текстом: "Возможно, это последний шанс. Хватайся за него, сбеги со мной! Станцуй же со мной последний танец и оставь все позади!" / Das ist vielleicht die letzte Chance, ergreif sie, flieh mit mir! Komm tanz mit mir den letzten Tanz, lass alles hinter dir!
Смерть радуется рано: угроза Элизабет сродни детскому "вот умру - и вы пожалеете!", а не реальному желанию проститься с жизнью. Тот факт, что Смерть застал ее в момент слабости и подловил на слове, пока уязвляет ее больше, чем страшат измена мужа и другие жизненные неурядицы.
Однако и слова про последний шанс звучат не зря: заражение "французкой" станет первым и далеко не самым большим несчастьем грядущей черной череды. И в тот момент, когда они переполнят чашу весов, а смерть действительно станет для Элизабет желанной - может оказаться так, что самому Смерти, много раз отвергнутому в самой нелестной форме, сломленная, несчастная женщина будет уже не нужна.
DIE KETTE ZU ZERREIßEN
Еще одна ключевая отсылка к первому акту содержится в финальной реплике: "Нет, я остаюсь здесь! На самом деле, муж оказал мне услуг. Там, где закончилась его мораль, началась моя свобода. То, что меня не убивает, делает меня сильнее - я докажу это всем! Его вина дает мне право порвать цепь! Уходи!" / Nein, ich bleib da! Mein Mann hat mir in Wahrheit einen Gefallen getan. Wo seine Moral zu Ende ist, fängt meine Freiheit an. Was mich nicht umbringt, macht mich stark. Ich werde es allen beweisen. Seine Schuld gibt mir das Recht, die Kette zu zerreißen! Geh!
Речь идет о слове "цепь" / die Kette: по тексту может показаться, что Элизабет использует его чисто фигурально, подразумевая освобождение от "оков" супружеского долга и императорских обязанностей. Все так, однако здесь есть нюанс, проявляющий в сценографии венских постановок: в этот же момент Элизабет срывает с шеи ожерелье - "цепочку" / die Kette, которую ей перед свадьбой подарил Франц Иосиф (сцена "Все легко").