Публикация на Дыбре
ВСЁ ДАВНО ПРЕДРЕШЕНО | ALLE FRAGEN SIND GESTELLT
Оригинальное либретто - Михаэль Кунце
Эквиритмичный перевод - Юлия Шарыкина
Акт 1. Сцена 6.
Церковь Св. Августина в Вене
Звучит орган. Десять тысяч свечей освещают празднично украшенную церковь. Вот-вот появятся жених и невеста. В церковь на свадьбу стекаются гротескные гости, высшая знать Австрии и вельможи со всей Европы.
читать дальшеОрганная музыка звучит все громче. Кардинал-архиепископ Раушер выходит вперед к алтарю. Жених и невеста, сопровождаемые Софией и Людовикой, входят в церковь и проходят по центральному проходу к двум молитвенным скамеечкам перед алтарем.
Элизабет и император Франц Иосиф преклоняют колени перед кардиналом-архиепископом.
По мере наполнения церкви, голоса прибывающих на свадьбу гостей начинают сливаться в единый хорал.
ЛУКЕНИ:
Церковь Св. Августина, половина седьмого вечера. Странное время для венчания. Но подходит этому дню – 24 апреля 1854 года. Очень подходит, porca miseria!
ВСЕ, кроме императора Франца Иосифа и Элизабет:
Всё давно предрешено,
И нам известно наперёд:
Мы тени мира своего,
И нас ничто уж не спасёт.
Мы дерзновенны и грешны –
Мы сами прокляли себя.
Мы добродетельны, скучны –
За что нам восхвалять себя?
Нас не пугает злобы лик,
И красота – для нас ничто.
Ведь каждый ко всему привык,
Будь это зло или добро.
Исчерпан весь лимит чудес,
Рубеж последний позади:
Лишь звон заупокойных месс
Нас ожидает впереди.
Ведь всё давно предрешено,
Упущен был последний шанс.
Мы тени мира своего,
Лишь смерти дело есть до нас.
И всё, что происходит здесь, –
Ступень на эшафот судьбы.
Нас услаждает боль небес,
Мы ждём падения звезды,
Элизабет! Элизабет!
Весь свет концентрируется на фигуре Элизабет.
АРХИЕПИСКОП РАУШЕР:
Если такова Ваша воля – отвечайте «Да!»
Мгновение тишины, в которое все затаили дыхание.
ЭЛИЗАБЕТ, бросив взгляд на свою мать:
Да!
ГОЛОС СМЕРТИ:
Да!
Раздаются угрожающий звон колоколов и приглушенные звуки салюта откуда-то снаружи.
Жених и невеста обмениваются кольцами. Сцена погружается во тьму.
В сумеречном луче света виднеется огромный колол, в который звонит Смерть.
* Комментарий переводчика
читать дальше
Результат переводческих трудов над этой сценой вызывает у меня двоякие чувства: с одной стороны - я без ложной скромности очень довольна результатом, а с другой стороны - в оригинальном немецком тексте все равно осталось много красивых и говорящих образов, перевод которых мне не удалось уложить в требуемый размер, так что в комментарии хочется разобрать буквально весь подстрочник - настолько хороши стихи Кунце (что, конечнг, было бы чрезмерно).
CHORAL
Но начать я хочу не со стихов, а с ремарок в либретто. Они однозначно характеризуют дальнейшую ансамблевую партию как "хорал". Это слово, в отличие от своего близкого родственника "хор", несет достаточно существенный нюанс: это не просто хоровое пение, это церковное, богослужебное песнопение. Именно таким богослужением является вся сцена - и по событиям (церковное венчание), и по музыке (звучание органов с первых же нот ясно дает нам это понять), и по тексту, который прозвучит в дальнейшем. Вот только хорал по своему звучанию и смыслу отражает не фактически происходящую свадьбу, событие радостное и праздничное, а его изнанку - вхождение невесты не столько в брак и новую семью, а в буквально до смерти пресыщенное общество высшей аристократии империи, которое, утратив собственный вкус к жизни, ведет к упадку и смерти и себя, и свои страны.
Месса, должная быть свадебной, заранее становится заупокойной - и в ее колокола звонит не кто-нибудь, а Смерть в собственном лице. По этой причине может показаться, что траурность свадебного богослужения - это отражение личной истории главной героини, которая выходит замуж за императора, отвергая своего могущественного потустороннего поклонника, который из мести является на праздник и старается его испортить. Тем не менее, хотя такой подтекст в свадебном блоке сцен действительно есть и легко считывается (особенно в Der letzte Tanz, о котором скоро тоже зайдет речь), хор гостей на венчании продолжает совсем другую тему - ту, что еще в "Прологе" задали мертвые свидетели, призванные Лукени - те самые современники Элизабет, присутствующие и на ее свадьбе. Они - фон эпохи, они - отражение не единичного личного конфликта и трагедии Элизабет, а совокупность множества таких трагедий как среди знати, так и среди обычного люда, которая уже очень скоро приведет к крушению старого мира монархической Европы - и непосредственно империи Габсбургов, о которых снова заговорят как о жертвах древнего проклятья и жестокого рока.
(Да, "Элизабет" богата на сцены дурных предзнаменований, и буквально в следующем эпизоде мы столкнемся даже с перечислением некоторых из них, задокументированных пресловутыми современниками Элизабет.)
ALLE FRAGEN SIND GESTELLT
Само название этой сцены дословно переводится как "Все вопросы заданы", и ее основной рефрен - это почти предсмертное подведение жизненных итогов высшей знати. И итоги эти неутешительны: избалованные, пресыщенные, не совершившие ничего значимого, не заслужившие ада, но тем более и не заслужившие рая, они по привычке влекут свое апатичное существование и способны только жадно наблюдать за непохожими на них людьми, желая затащить их в свое болото.
О каких же заданных вопросах может идти речь в таком контексте?
О тех, которые будут заданы каждому на последнем, загробном, посмертном суде.
(Согласитесь, было бы странно, если бы мюзикл, в значительной степени являющийся мюзиклом о смерти, не затронул бы такой значимый для мировой культуры образ?)
МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС
Впрочем, разворачивающаяся у нас на глазах сцена - это далеко еще не загробный суд, а лишь его предвестник - пир царя Валтасара.
Это очень известный и популярный в европейском искусстве ветхозаветный сюжет: незадолго до падения Вавилона от рук персидского царя Кира, вавилонский царь Валтасар устраивает большой пир, во время которого на стене появляются таинственные письмена: "Мене, мене, текел, упарсин" / "Мене, текел, фарес" (в церковно-славянских текстах). Никто из мудрецов не смог разгадать их значения, кроме пророка Даниила: «Вот и значение слов: мене — исчислил Бог царство твоё и положил конец ему; Текел — ты взвешен на весах и найден очень лёгким; Перес — разделено царство твоё и дано Мидянам и Персам» (Дан. 5:26-28). Это оказалось страшным и скорым пророчеством: в ту же ночь Валтасар был убит, а Вавилон был захвачен Персидской империей.
Во многих языках легендарные письмена - "Мене, мене, текел, упарсин" / "Мене, текел, фарес", которые в переводе, на самом деле, означают лишь меры веса - стали устойчивым словосочетанием, трактующимся как "взвешен, измерен, оценен и признан недостойным" и символизирующим бренность жизни, славы и благополучия.
Очень подходит этой сцене венчания, porca miseria. Во всяком случае, именно такие ассоциации у меня вызывают перечисления оригинального немецкого текста, уравновешивающие друг друга как чаши весов загробного Судьи (и здесь это совершенно уместно, ведь Судья действительно появляется еще в "Прологе") - и взвешивающие Элизабет и ее современников: "Все грехи совершены, все добродетели заучены, все проклятия произнесены, все благословения пересмотрены" / Denn alle Sünden sind gewagt, die Tugenden sind einstudiert, und alle Flüche sind gesagt und alle Segen revidiert или "Безобразие не возмущает нас, красота кажется нам банальной, добрые дела ничему нас не учат, а злые дела нам безразличны" / Die Hässlichkeit empört uns nicht, die Schönheit scheint uns längst banal, die gute Tat belehrt uns nicht, die böse Tat ist uns egal.
WIR SEHEN DIE STERNE UNTERGEHEN
Но если все образы, перечисляемые гостями на свадьбе, укладываются в конкретную "двоичную" систему и работают на развитие темы последнего суда, который вот-вот случится вместе с апокалипсисом, то в самом конце партии, после рефрена, в тексте появляются не такие прозрачные образы: "И все, все, что происходит, помогает нам перетерпеть время: раз любое горе доставляет нам удовольствие, мы наблюдаем за гибелью звезд. Элизабет, Элизабет!" / Und alles, alles, was passiert, hilft uns, die Zeit zu überstehn, Weil jedes Leid uns delektiert, Sehn wir die Sterne untergehn. Elisabeth! Elisabeth!
Несмотря на весьма обобщенный характер, образ вырисовывается вполне понятный: жадная, завистливая, пресыщенная толпа, для которой гибель звезды и падение человека, хоть чуть-чуть отличного от них - это не трагедия, а единственный повод для злорадной радости. И непохожая на царедворцов, вольнолюбивая Элизабет действительно становится такой падающей звездой: ярко блеснувшей на небосводе, а затем сгоревшей по мере приближения к грешной земле.
Но помимо такого очевидного прочтения, есть у меня еще кое-какие мысли насчет этой самой "звезды". Этот образ, на самом деле, не очень типичен для мюзикла "Элизабет", он не является частью какого-то постоянного рефрена (как, например, в Tanz der Vampire и упоминается в других сценах в достаточно нейтральных и стандартных выражениях в духе "достать звезду с неба" (как в Ich gehoer' nur mir). Но в Alle Fragen sind gestellt прослеживается сравнение со звездой самой Элизабет.
Если отбросить совсем поверхностные мюзикловые ассоциации с "Иисусом Христом - суперзвездой" (хотя Элизабет действительно можно назвать кумиром-суперзвездой своего времени; да и образ Лукени по-своему неплохо рифмуется в образом Иуды в рок-опере Уэббера), то из "звездных" ассоциаций у меня остаются две не до конца оформленные мысли.
Первая из них - это бриллиантовые звезды (или эдельвейсы), драгоценные украшения в волосах Елизаветы Баварской на самом знаменитом ее портрете кисти Франца Ксавье Винтерхальтера. Впрочем, к этому портрету стоит вернуться позднее, на финале первого акта.
Вторая же из них - это Вифлеемская звезда, Звезда Рождества. Дело в том, что Элизабет - Елизавета Баварская - родилась 24 декабря, в канун католического Рождества, что в ее семьи было воспринято как хороший знак будущей счастливой жизни. Пожалуй, объективно это даже более натянутая ассоциация с образом, нежели уэбберовская "суперзвезда", но субъективно мне нравится. Есть в этом сбывшемся наоборот предзнаменовании что-то, хорошо укладывающееся в символический ряд мюзикла.